Взятие языка

Текст: Иван Козлов

С 1 июля вступает в силу федеральный закон «О внесении изменений в Федеральный закон «О государственном языке Российской Федерации». С этого дня запрещается употребление мата на телевидении, в кино, литературе, на концертах и в театральных постановках. Любой желающий может пожаловаться на ненормативную лексику в произведениях искусства, написав письмо в Министерство культуры. Определять ее наличие будет «независимая экспертиза».

Вообразите, что существует некое футуристическое оружие, позволяющее менять окружающую реальность и сознание сотен миллионов людей. Это и само по себе страшновато звучит, а теперь еще и представьте, что это оружие находится в руках российских депутатов.

Если вы человек с фантазией и вам сейчас стало дурно, то извините, я не хотел. Тем более самое страшное еще не сказано: такое оружие действительно существует. И нет, это не СМИ – там немного другая история как минимум потому, что у всех нас пока еще есть выбор. Это русский язык.

Впрочем, есть и хорошие новости: пользоваться этим оружием депутаты еще не научились. Но уже делают в этом направлении неловкие первые шаги. Я говорю о планомерном вытравливании мата из публичного пространства. До прессы они уже добрались в прошлом году, а теперь дожали заветные слова в произведениях искусства – кино, театре и вообще всем, что воспроизводится или декламируется публично.

Вдуматься только: воспроизводить сочетания звуков, которые сами по себе ни к чему не призывают и ничего не пропагандируют, запрещено на официальном государственном уровне. А яростное навязчивое желание властей вымарать его отовсюду выглядит так, словно матерное слово – это магическое заклинание, от каждого публичного произнесения которого у каждого депутата пропадает по сто долларов со счета в банке.

Но я хотел поговорить о запрете мата, конечно же, не в контексте какой-то там магии. И уж точно не в контексте морали и нравственности. Ладно бы законотворцы, запрещая мат в искусстве, вляпались исключительно в область морально-нравственных вопросов – в этой области им не впервой с упоением барахтаться.

Но их занесло в сферу, связанную с языком.

Вот в этом контексте рассмотреть их нелепую священную войну куда интереснее. Тем более что похожая ситуация в более радикальной форме подробно описана у Джорджа Оруэлла.

Тут нужно оговориться: поминать Оруэлла в контексте российского законотворчества (как, например, и Кафку в контексте новостей с разных судебных заседаний) – жутчайший моветон. Но в случае с романом «1984» любители аналогий чаще ведутся на идею «Большого брата» и другие тоталитарные атрибуты, а вот описанные там идеи манипуляций с языком востребованы меньше.

Речь не о «новоязе» как таковом, но о самой идее изменять существующий порядок вещей на языковом уровне. Язык здесь рассматривается не просто как набор слов из словаря, но гораздо шире – как феномен, определяющий картину мира.

Первичность языка по отношению к мышлению и социальной реальности – идея не новая. В лингвистике на этот счет существует небесспорная, но красивая гипотеза Сепира – Уорфа, похожие идеи разрабатывались и в экзистенциальной философии, и в структурализме, и, в конце концов, в постмодернизме. А публицист Миша Вербицкий в своей книжке «Антикопирайт» попытался их обобщить и вывел вот какую формулировку: «Победа того или иного политического движения становится полной, только если в языке исчезают конструкции, потребные для высказываний, противоречащих идеям этого движения».

Конечно, все это звучит как конспирологическая теория. Но что с того? Строго говоря, даже распространенное мнение о том, что масса глупейших законов придумывается для того, чтобы отвлечь общественное внимание от более насущных проблем, каковых в России сейчас особенно много, тоже конспирологическая теория. А учитывая, что вся конспирология строится на измышлениях, нет причин думать, что одна теория лучше другой. Шах и мат.

По этому поводу недавно видел в интернете отличный пример такой шутки, в которой от шутки только доля: «Влиять на власть нельзя. Митинговать из-за невозможности влиять – нельзя. Материться из-за невозможности митинговать – нельзя».

Логика железная. В СМИ материться запрещено, в общественных местах материться запрещено, на театральных подмостках, в кино и на сцене материться теперь тоже запрещено. Через считаные недели нельзя будет материться и в интернете – в случае если у вашего блога больше трех тысяч посещений в месяц. И тогда уже мат окончательно будет выведен из любых публичных пространств, станет сугубо частным делом и заживет, условно говоря, «на кухнях». И в книгах, помеченных, как пачки сигарет, особым предупреждением. Книгах, которые нельзя будет читать вслух.

Если вообразить, что будет, если власть осознает важность и объем языкового ресурса как средства для корректировки реальности и не остановится на мате, то стоит уже сейчас сбиваться в кружки, где нелегально ставить нецензурные спектакли и общаться между собой на чистом матерном. Заранее тренировать приемы лингвистического диссидентства, на всякий случай.

Хотя, если честно, спустя почти год запрет мата в СМИ начал мне даже нравиться. Я внутренне ликую, когда вижу узаконенную форму передачи мата, которая выглядит, например, вот так: «В России ****** [все очень плохо]». Там, где раньше стояло лишь одно слово, фантазия теперь предлагает множество синонимичных вариантов, кому какой больше по душе, а фантазию тренировать всегда полезно. Но дело, к сожалению, не в этом.

Дело в том, что из публичного пространства полностью исключены слова, способные максимально метко и емко описывать многие важные аспекты экономического, социального, общественно-политического бытия России, а также охарактеризовать некоторых ключевых акторов этого самого бытия.

Возможно, что именно это, а никакой не призрак «Большого брата» и есть зачатки самой настоящей оруэлловщины.