Я соберу тебе утром росу

Текст: Роман Супер

Редко выхожу на улицу. Работаю дома. У этого много плюсов. Главный из них – отсутствие каких-либо прямых контактов с городом, страной и с людьми. Я в своём мире, в своей семье, в своей квартире. Моя семья – моя фантазия о том, какими должны быть и все остальные люди. Мой дом выглядит так, как должен по моим представлениям о прекрасном выглядеть город. Моя квартира – это моя страна. Главный и единственный закон, который распространяется на жителей страны, – никогда не включать телевизор. Закон этот любят, уважают и исполняют исправно. Так я и живу. И так мне хорошо. Но один раз в неделю на один час всё меняется. Когда мне приходится покинуть страну, чтобы съездить в ближайший магазин за продуктами.

Можно было бы заказывать их в интернете, но жена говорит, что при таком раскладе я совсем одичаю. Жена не права. Но ладно. В магазин так в магазин. Я сажусь в машину и еду за едой. На самом деле как раз в этот момент и происходит то, что жена называет «одичанием». Одичание – это то правильное аккуратное слово, которым очень точно и исчерпывающе можно описать моё состояние в продуктовом магазине.

Последние пять лет я нормально зарабатывал, но никогда не разбрасывался деньгами, внимательно к ним относился. Я никогда ничего не покупал бездумно и жил бережливо. Цены на продукты я всегда понимал и как-то, блин, чувствовал. Ну вот сколько стоил один заход в продуктовый магазин? Три тысячи рублей. Нормальная сумма. Приятная. Привлекательная. Её легко запомнить. Я к ней привык. С ней легко расстаться. Сумма эта не менялась долго. Чуть ли не несколько лет. В неё умещалось мясо, рыба, овощи, сыр, фрукты, орехи, макароны, рис, турецкая клубника, мороженое Movenpick.

Я в машине. На светофоре налево. Его уже видно. Магазин с синей вывеской. Дальше обрыв плёнки. Помехи. Тишина. Тревожная скрипка. Перед глазами стоп-кадрами возникают картины: победоносный праздничный салют в Симферополе по случаю аннексии Крыма; тлеющие после взрывов жилые дома на востоке Украины; падающие с неба обломки самолёта под Донецком; падающая вслед за самолётом нефть; превращающийся в туалетную бумагу российский рубль; сыр, клубника и movenpick исчезают из тележки; три тысячи (3000) превращаются в шесть (6000).

Дикость. Выхожу из машины. Направляюсь прямиком к входной двери, руки в карманах пуховика сжаты в кулаки, звучит саундтрек из фильма Джармуша «Мертвец». Никогда не был таким невротиком, как теперь. Морозилка с мороженым: Movenpick ровно в два раза дороже, чем в августе прошлого года. Полочка с ягодами: маленькая – величиной со спичечный коробок – корзиночка красной смородины 225 (двести двадцать пять) рублей. В прошлом году в это же время смородина стоила на 100 (сто) рублей дешевле. Такая же корзиночка клубники – 350 вместо 200. Наши люди зимой ягоды не покупает. Согласен. Обойдёмся. Но что тогда делать с мягкими и скукоженными огурцами за 300 рублей? Даже не огурцами, а вот этими вялыми продолговатыми штуками зелёного цвета, пахнущими подвальной сыростью. Что делать с целлулоидными, всю жизнь спасающими зимой, помидорами за 400?

Одичание. Беру с полки литр молока – 64 рубля (вместо 35 в прошлом году) и ненавижу Государственную думу. Кидаю в тележку свиную грудинку – 600 рублей (450 в прошлом году) и проклинаю Совет Федерации. По-отцовски прижимаю к груди родненький уютный батон хлеба – 40 рублей (18 этой осенью) и сжигаю на гигантском костре кабинет министров. Робко приглядываюсь к молочным сосискам – 300 рублей (180 в прошлом году) и вгоняю иглы под ногти сепаратистам в Луганске. Что там дальше по списку? Пачка макарон Zara – 120 рублей (50 рублей этой осенью)… упаковываю всё руководство нашей страны в коробку, завязываю её бантиком, сделанным из георгиевской ленты, и отправляю Почтой России в Танзанию – государство, которое в январе этого года официально (если слово «официально» уместно, когда речь идёт о куске суши, население которого верит в гомосексуального монстра Попобаву) признало нашу страну «великой державой». Путешествие будет долгим. Наконец, я подхожу к прилавку с сыром. Беру в руку первый попавшийся жёлтый малюсенький кусочек – почти щепотку, завёрнутую в полиэтилен… и моментально швыряю обратно. Сыр теперь – только по праздникам. И не на какое-нибудь восьмое марта. А на день рождения, как минимум.

Дичь. От прилавка к прилавку я завожусь всё больше. Сначала ворчу про себя. Потом начинаю еле слышно шипеть на продукты. А к моменту, когда дохожу до бытовой химии и всякой гигиенической ерунды, уже никого не стесняясь как сумасшедший разговариваю сам с собой вслух, размахиваю руками и чертыхаюсь: сколько должны стоить эти сраные сосиски, чтобы мы перестали это терпеть? Тысячу рублей за упаковку? Две? Восемнадцать? Как же мы допустили такую жизнь, когда еда стала стоить как наркотики? Вот говорят же, что русский бунт возможен только на голодный желудок. Ну и где этот ваш бунт? Рейтинг президента растёт пропорционально ценам на гречку, туалетную бумагу и колбасу.

Дико. Зажмуриваюсь, расплачиваюсь на кассе. Кидаю сумки в багажник и домой. Быстрее. В свою страну без сограждан, без имбиря за шестьсот рублей, без рейтинга президента, без повстанцев, без Крыма. Мчу, улыбаюсь мыслям о том, что на неделю об этом ужасе можно забыть. Спрятаться от города, от людей, от магазина, от ценников, выжигающих глаза. На четвёртый этаж. Ключи в дверь. Коридор. Сумки к холодильнику. Я в безопасности. Выдыхаю. Обнимаю жену:

- Всё купил, Ром? - Да.- А где вода?- …- Вода-то где? - ...- Иди снова. - Я соберу тебе утром росу.