Убийства на коммунальной почве

Вначале была организована "рабочая группа" в жилищном товариществе. Правда, тут Волкову не повезло.

"Из осмотра списка лиц, причисляющих себя к "рабочей группе",— говорилось в обвинительном заключении по делу Марца,— видно, что таковая по своему социальному составу ни в коем случае не может быть признана строго пролетарской, ибо из 54 человек этой группы всего лишь один человек рабочий от станка, 21 советский служащий, 10 слушателей высших учебных заведений, 4 торговца, 1 врач, 4 лица без определенных занятий, а остальной контингент этой группы составляют их жены, именующиеся домашними хозяйками".

Так что, ходатайствуя от имени этой группы, Волков смог добиться лишь временного успеха. В районной жилкомиссии он получил бумагу с разрешением вселиться в квартиру Марцей. Однако Марц немедленно обратился к людям, которые его хорошо знали и высоко ценили,— наркому просвещения Анатолию Луначарскому, наркому здравоохранения Николаю Семашко, начальнику Всеобуча и частей особого назначения Николаю Подвойскому и к первой леди страны Надежде Крупской. Все они написали ходатайства, и решение жилкомиссии немедленно отменили.

Такого отпора Волков явно не ожидал. Он бегал по двору и дому с пистолетом в поисках Марца. Свидетели рассказывали: "Волков кричал: "Дайте мне Марца, я его убью!" Крики были настолько неистовы, что все перепугались и заперлись".

Ошеломленный Марц вновь обратился к своим заступникам, но никто из них не поверил в реальность угрозы. Ведь не мог же человек с чистыми руками, холодным умом и горячим сердцем убить ценного и преданного советской власти человека из-за жилой площади. Марцу посоветовали обратиться к секретарю райкома Мандельштаму, но и это не привело к благополучному завершению истории. Мандельштам предложил вполне разумный вариант: Волков оставляет Марца в покое, а район дает ему жилье в любом другом месте из 10-процентной нормы. Но чекист в крепких выражениях объяснил секретарю райкома, что он думает о нем и его предложении. А вслед за тем в райком пришел член "рабочей группы" дома N33 И. Н. Наумов. Он требовал уже выселить Марца из квартиры, но его даже не стали слушать. "Затем,— говорилось в документах следствия,— к Мандельштаму являлся Марц с просьбой обезопасить его от Наумова и Волкова, грозящих ему смертью. Тов. Мандельштам не придал этому заявлению особого значения, считая его обывательской трусостью".

Секретарь райкома совершенно напрасно не заинтересовался Волковым и Наумовым. Волкова уже судили за самоуправство. А Наумов до революции был боевиком в организации эсеров-максималистов и участвовал в нескольких терактах. Сразу после революции он снова начал убивать.

"В 1917 году,— вспоминал адвокат Илья Брауде,— Наумов вступил в члены РКП(б) и состоял таковым до 20 октября 1918 года. В этот день Наумов совершил также тяжкое преступление. Как член исполкома Хамовнического районного совета, он находился на работе в помещении совета и сидел в кабинете президиума. В это время в соседнюю комнату привели арестованного по ордеру ЧК бывшего князя Меньшикова. До слуха Наумова долетели пререкания между конвойными и Меньшиковым и слова последнего: "Я был князем и останусь князем, а вы были крепостными хамами и вечно будете ими". Наумов вышел из кабинета, подошел к Меньшикову и в упор выстрелил в него из браунинга. За это убийство он судился в ревтрибунале, 20 ноября 1918 года был приговорен к общественному порицанию с запрещением занимать выборные должности и носить оружие в течение одного года. Партией же был исключен из числа ее членов".

Марц обратился в суд, который вынес решение в его пользу. Но в конце октября 1922 года, когда Марц уехал в Петроград готовить празднование пятой годовщины революции, Волков, Наумов и еще несколько жилтоварищей вломились в его квартиру и заняли две комнаты. Причем мебель и вещи Марца чекист не мудрствуя лукаво оставил себе. Вернувшийся Марц снова обратился к своим покровителям и в суд, куда все — от Луначарского до Крупской — вновь направили свои ходатайства в его поддержку, и 13 ноября состоялся суд.

"Судебное заседание,— писал Брауде,— происходило под председательством народного судьи тов. Черникова... Наумов никакого участия в судоговорении не принимал. Он сидел на задней скамье зала судебного заседания и молча, с напряженным вниманием следил за исходом процесса. Суд после совещания вынес решение: комнаты N4 и N5 как неправильно взятые с учета снять и предоставить в пользу Марца; гр. Волкова переселить в комнату, им ранее занимаемую. Это решение суда представителями "рабочей группы" было встречено крайне неодобрительно, с криками и протестами. Через несколько минут к вышедшему из помещения суда на Штатный переулок В. Г. Марцу подошел Наумов и со словами: "Тебе нужна квартира — вот, получай" — выстрелил в него, а когда Марц упал, Наумов, подойдя вплотную к упавшему, произвел в него еще два выстрела. Затем он быстро побежал по улице Кропоткина и, нагнав б. члена правления дома Рыбакова, выстрелил и в него несколько раз".

Наумов отправился в райсовет и написал заявление: "Неправильная жилищная политика, игнорирующая интересы рабочих даже в судах, возмутила и вынудила меня сейчас убить двух представителей антипролетарской группы Марца и Рыбакова. Отдаю револьвер и сам отдаюсь во власть Совета рабочих депутатов".

Рыбаков умер сразу, Марц — на следующий день в больнице. Проводить его в последний путь собралась без преувеличения вся Москва. Столько людей было только на похоронах Ленина и Сталина. От морга до Новодевичьего кладбища, вдоль Большой Пироговской стеной стоял народ. Многие тысячи людей шли за гробом. Народу было столько, что на кладбище пускали только самых близких друзей, соратников и учеников, которых оказалось несколько сотен. Речи у могилы говорили видные большевики и Крупская. То же, что и на Новодевичьем,— об огромной потере для страны и детей — она говорила и во время суда над Наумовым, Волковым и членами "рабочей группы". Говорят, Крупская, глядя на них, повторяла: "Как вы могли?! Ведь надо знать — не вся же интеллигенция против Советской власти".

Чекист Волков, поняв, что попал в серьезный переплет, начал лгать и изворачиваться. Следователи считали, что именно он передал Наумову пистолет. Но Волков все отрицал. Он уверял, что никогда не угрожал Марцу и вообще мирно договорился с ним о том, что тот все-таки отдаст ему одну комнату в квартире. Он заверял суд, что ничего не знал о деятельности Марца и его ценности. Потом давил на жалость, рассказывая про жену-туберкулезницу, маленького ребенка и огромные революционные заслуги.

Наумов держался гораздо достойнее. Он брал всю вину на себя и требовал либо оправдания, либо расстрела. Поскольку тюрьмы ему еще в царское время надоели. Суд констатировал, что "это убийство созрело на почве борьбы в недрах жилищного товарищества", и признал Волкова виновным в подстрекательстве к убийству. А главное, в неуважении к советскому суду и, следовательно, советской власти вообще. Вместе с Наумовым его приговорили к десяти годам заключения со строгой изоляцией.

Вот только убийства на жилищной почве в Москве после этого не прекратились. В 1935 году, например, милиция расследовала серию странных отравлений. В одной и той же коммунальной квартире в доме N5 в Чистом переулке заболели сразу несколько жильцов, а одна старушка умерла. Отравления мышьяком продолжались до того момента, пока не арестовали одну из жительниц квартиры Немирову. Как оказалось, она требовала уступить ей одну комнату в квартире, в которую она хотела вселить прислугу, а соседи не соглашались.

Случалось и противоположное. Вскоре после войны капитан Иванов стрелял в соседей по московской коммуналке, которые издевательствами пытались выжить его с семьей из выделенной им комнаты.

И такие ситуации всегда были отнюдь не редки. Однако не квартирный вопрос портил людей, а люди, загонявшие себя и всех вокруг в тупик и не находившие из него иного выхода, кроме преступного.

Текст: Евгений Жирнов, Власть
Материал подготовлен при содействии издательства «Вагриус»
Илл. из архива «Иной газеты»