Невесёлый он человек

Текст: Марина Сизова

Он относится к поколению, которое кто-то смешно назвал «семидесякнутые» по отношению с шестидесятниками. «Нас, семидесякнутых, не так уж и много. Мы оказались в странном положении. Мы – первое непоротое поколение. В отличие от шестидесятников, у которых либо их родители успели «посидеть», либо они сами успели хватануть ГУЛАГа, нас советская власть не замечала. И, в общем-то, нас это устраивало. Мы не были протестующим поколением. Мы были поколением, которое плюнуло на всё, абсолютно тотально всё отрицавшим. Шестидесятники очень долгое время сохраняли иллюзии. А у нас их не было», – говорит известный писатель Александр Кабаков, приехавший в Пермь в рамках проекта «Пермский открытый университет».

Про вербовку, феномен Захара Прилепина и отвратительный Интернет.

– Александр Абрамович, ваша повесть «Невозвращенец» наделала много шума, была перепечатана более чем в двадцати странах. Насколько она автобиографична?
– Вообще кроме автобиографии писатель ничего не пишет. Я всех своих героев пишу с себя, в том числе негодяев. На самом деле этой повестью я ничего не предсказывал. Бывает, что человек, к примеру, написал роман о любви, а ему читатели говорят: «Слушай, откуда ты знал?! У меня было точно так же!» Это не предсказание, это некая наблюдательность, описание того, что происходило, и предупреждение, что может быть.

Дело в том, что меня, как и моего героя в повести, начали вербовать в КГБ. Гэбисты в повести срисованы с реальных персонажей. Я раза четыре вынужден был к ним ходить в конспиративные гостиничные номера, а мой любимый способ существования – швейковский: «Позвольте доложить, я – идиот». Меня спрашивают, к примеру: «Вы знаете, что датская журналистка, с которой вы дружите, агент западных спецслужб?» Я дурашливо: «Да-а-а-а?! Она – агент? Я сегодня вечером позвоню ей, спрошу».

– Существует мнение, что великие писатели и великие произведения появляются во время больших потрясений и перемен. Ну, вот у нас сейчас потрясения – куда уж больше. Что можете сказать о современных сочинителях?
– Господь с вами, где вы видели, чтобы великие писатели появлялись во времена великих потрясений. Во время каких потрясений появился Пушкин или Чехов? Великие писатели появляются, наоборот, когда все спокойно и тихо. А когда потрясения, то появляются великие преступники.

Я очень много читаю по необходимости, поскольку бываю в членах жюри в литературных конкурсах. Знаете, как врач должен читать спецлитературу. Если говорить о молодых авторах, то прежде всего можно говорить о феномене Захара Прилепина. Мне глубоко отвратительны не только его взгляды, он – глава нижегородского отделения национал-большевистской партии. Мне абсолютно неприемлемо такое отношение к жизни. Революционная романтика ещё хуже, чем революционная прагматика. Во всяком случае, опаснее. Но при этом я вижу, что это писатель сильно одарённый. И в личном общении тоже очень симпатичный парень. Очень интересно начала Майя Кучерская. Но это исключения. Честно признаюсь, новейшую литературу я не люблю.

– Какого мнения вы о предлагаемых новых школьных стандартах, когда из разряда обязательных исключается та же литература?..
– Читать будут то же самое, что и сейчас. А новые школьные стандарты – это ужасно. Потому что это проявление тенденции: «Жизнь началась с нас. До нас ничего не было. Мы должны работать в офисе. Нам должно быть 25 лет». Это торжество двоечников. С другой стороны, к сожалению, это явление фиксирует то, что уже произошло. Русского языка уже нет. В первый раз его убили в 1917 году, второй раз – в 1990-е годы. Любые потрясения убивают язык.

– Как вы, осуждая тех, кто читает Донцову, сами любите смотреть боевики?
– Сравнили. К Марининой у меня нет претензий. Я начинаю читать, потом забываю, снова возвращаюсь, – и так бесконечно. Я б Донцовой всё простил, если бы она не пыталась в своих книгах шутить. А боевики – это высший класс (Смеётся.). То, как Стивен Сигал машет ногами, – это же целый балет.

ЕСЛИ ЛЮДИ ЧИТАЮТ ДОНЦОВУ, ТО КАК ОНИ МОГУТ ВЫБРАТЬ ПРЕЗИДЕНТА?
– В одном из своих произведений вы пишете, что суть и смысл любой власти – хоть царской, хоть всенародно избранной – охранять людей от их же собственной глупости. А как только она, власть, даст слабину, то народ непременно начнёт друг друга убивать и грабить во имя добра, справедливости и свободы. Третьего, по-вашему, не дано?
– Как показывает история, нет. Мне по душе сильная власть. Нынешняя власть – слабая, к сожалению. Сильная власть – это не Сталин. Сильная власть – это парламентская демократия в Великобритании без малого четыреста с лишним лет. Лично сам не люблю ни демократии, ни тем более тоталитарного коммунизма, я отдаю предпочтение монархии.

– Вас же некоторые «разгулявшиеся» критики, не стесняясь в выражениях, обвиняют в либерализме?
– Ну да, «сатанинские выкормыши», «блатная урла»… Чего только не придумают, упражняясь в стилистике. Объясню свою позицию по монархии. У власти стоит человек, который рождён для власти, а не для того, чтобы воровать деньги. Трудно представить себе вороватого монарха, при этом берущего взятки у самого себя. Эти люди, в идеале, знали, для чего они живут. Если уж совсем откровенно, я не могу не считать монархию единственным правильным устройством общества, просто как верующий человек. Демократии в писании нет, она там не предусмотрена. Если люди не могут выбрать хорошего писателя и читают Донцову, то как они могут выбрать хорошего президента? Другое дело, что в России монархия, увы, никогда уже не вернётся.

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ НИЧЕМУ НЕ УЧИТСЯ, НО РЕВОЛЮЦИИ НЕ БУДЕТ
– Вы довольно жёстко относитесь к интеллигенции. Чем она перед вами так провинилась?
– В общем-то, я и сам не слесарь. Тот кошмар, что начался в 1917 году, был подготовлен, прежде всего, интеллигенцией. У мужиков, которые вчера целовали руку попу, а сегодня пропороли ему брюхо и сбросили кресты с церквей, – у них не было революции, у них был бунт. А придумали революцию и поддерживали революционеров интеллигенты. Они за это и расплатились по-страшному. Но почему за это расплатились другие – крестьяне, рабочие, дворянское сословие в целом? Почему? Ещё одна претензия у меня к интеллигенции: она ничему не учится и ничего не помнит. Поэтому очень большая её часть сегодня делает практически то же самое, что делала в 1917-м.

– Иногда людей делят по тому, с кем они были в авгус­те 1991-го. Сегодня этот смысловой ряд пополняется тем, как они относятся к делу Ходорковского…
– Я не считаю его узником совести, я считаю его узником идиотизма нашей власти. Больший вред себе, чем делом Ходорковского, власть нанести себе не могла. Я сочувствую Ходорковскому – как любому человеку, побывавшему в русской тюрьме.

– В романе «Беглец» вы пишете: «В нашей России в любом исходе ничего хорошего не видать. <…> У нас обязательно дело к смуте повернётся – не впервые». Вы считаете, что в России возможно повторение 1917-го?
– В «Беглеце», который написан как дневник банковского служащего, описывается 1917 год и ничего более. Меня часто спрашивают, как я оцениваю сегодняшнюю ситуацию в России. Ну да, хреново. Но когда говорят о кровавом режиме, у меня возникают возражения: почему ты об этом смело говоришь, не оглядываешься, не спускаешь воду в сортире, чтобы тебя не было слышно? Мы как-то на радио «Свобода» спорили с Витей Шендеровичем, и он мне всё объяснял о сегодняшнем режиме. Я ему говорю: «Витя, о чём спор? Мы с тобой сейчас сидим в центре Москвы, а не у костра на лесоповале…» Не думаю, что у нас снова будет тоталитарный режим, поскольку для этого нужна революция. Но никакой революции и никакой гражданской войны в России не будет. Думаю, что с нас хватит тех, что произошли. Как во Франции: нарубили голов, истребили половину нации – и успокоились.

ДОСЬЕ
Любитель джаза, боевиков и кошек
Александр Абрамович Кабаков. Родился 22 октября 1943 года в эвакуации в Новосибирске. Окончил механико-математический факультет Днепропетровского университета. После окончания университета работал инженером в ракетном конструкторском бюро Янгеля на Южмаше. С 1972-го стал зарабатывать журналистикой. В разные годы работал в «Гудке», «Московских новостях», «Коммерсанте», «Столичной вечерней газете», «Новом очевидце», в последнее время редактировал журнал «Саквояж СВ». Автор нескольких нашумевших книг, лауреат престижных литературных премий. Как пишет сам писатель о себе, он любит джаз, кинобоевики, кошек, шотландский виски, твидовые пиджаки и вельветовые штаны, морскую еду. Ненавидит коммунизм и подобные ему дьявольские приманки, хамов и бездельников. Не читает на ночь.