Человечество уходит в пар

— Но если этот период очень короткий и плотный, то что будет дальше?
— Этот период для всего человечества — меньше 100 лет… Дальше будет другая жизнь. До этого был стремительный рост, кризис привел сейчас к тому, как будто бы мы сейчас вымираем . На самом деле через 50 лет мы выйдем на новое плато… на уровень постоянного населения при нулевом росте.

— Демографического? Как это повлияет на все остальное? Не означает ли это нулевой рост во всем остальном? Грубо говоря, современный капитализм, построенный на экспансии потребления. В этих условиях он работать не будет. Да он и не нужен?
— Он не нужен. Совершенно верно. За последние 100 лет произошло колоссальное возрастание производительности труда — один автомобиль производится за 10 рабочих часов! Сельское хозяйство в развитых странах — это сейчас 1—2%. Могло быть и меньше, но просто их субсидируют, некуда деваться. Энергопотребление в Америке сейчас растет пропорционально населению, до этого оно росло гораздо быстрее, так же, как и у нас. Производство питания: его сейчас в мире достаточно. Но это не значит, что люди не умирают от голода… Так, в Индии есть годичный запас продовольствия и есть кризис с его распределением… Кстати, я сильно-сильно сомневаюсь, что через 40 лет кончится нефть. 40 лет назад мы тоже говорили, что она кончится. По-видимому, в океане нефти еще очень много. Но это не значит, что мы не должны думать и решать проблемы энергетики будущего.

— Есть альтернативные источники энергии… Потребление все-таки будет сокращаться.
— Потребление будет сокращаться. Вообще, повторяю, это будет другой режим жизни. Мне кажется, во всяком случае, такая модель очень простая (меня всегда упрекают, почему я не учитываю ресурсы, пространство, культурные различия и так далее). Главное — наличие вот этого взрывного характера роста, того, что математики называют режимом с обострением, когда все остальное не имеет значения. Потому что взрывной рост человечества — это переход в новое состояние. Раньше такого перехода не было никогда. Вот и все. Поэтому и формула очень простая. А результат заключается в том, что она позволяет смотреть и в прошлое, и в будущее, когда структура времени будет другая, и не совсем понятно, какая она будет.

— То есть у нас могут восстановиться временные периоды, близкие к архаичным?
— Нет. Этого никак не будет. Что очевидно — при современных производительных силах человечество будет развиваться не количественно, а качественно, и это главное. Поэтому следует ожидать все большего вклада науки и техники, когда производство и распространение знаний станет главным. И не надо будет иметь 100 автомашин на каждого человека. Насыщение возникает уже сейчас, что видно по пробкам на дорогах Москвы, и будет только увеличиваться.

— Грубо говоря, «апокалиптическая», в некотором смысле, схема, заключающаяся в том, что потребительское общество самоуничтожится и перейдет в другую фазу?
— Да, даже олигархи не знают, что делать со ста машинами. Само собой возникает противоречие. Однако, что очень существенно, в момент такого перехода резко возрастает неравномерность в распределении ресурсов и богатства, в самом переходе растет экономическое и социальное неравновесие в обществе. Наивная вера в то, что стихия рынка все уравновесит, не работает, поскольку изменения происходят слишком быстро, стремительно нарастая перед переходом и обостряясь по мере убыстрения роста. В такие моменты происходит распад и преемственности сознания. Такие симптомы распада сознания видны повсюду — в философии, искусстве, науке. Распад традиций, обычаев распространяется очень широко и глубоко.

— То есть предполагается, что должна формироваться другая традиция?
— Да, должна, но это занимает долгое время. Это самый важный процесс, который должен сейчас происходить. Это связано с глобализацией науки. Причем наука была глобализирована уже с эпохи Возрождения, и с тех пор она развивалась глобально. При этом задача национальной науки — подчиняться не местным требованиям, а вкладывать в мировую науку. Как в анекдоте. Еврей идет по Гомелю, другой его встречает и говорит: «Какое у тебя красивое пальто. Где покупал?» Отвечает: «В Париже». «А где Париж?» — спрашивает тот. «А это тысяча километров от Гомеля». «Надо же, — удивляется тот, — так далеко от Гомеля, а так хорошо шьют». У нас еще бытует такое местечковое сознание. Мы во многом оторвались от мировой науки именно из-за оттока наших молодых и наиболее активных кадров за рубеж. Так, у нас фактически на порядок уменьшились контакты с мировой наукой по сравнению с советским временем. Более того, удивляет беспомощность формирования научной политики, где все свелось к поиску денег.

— А как вы видите, в самой общей форме, что надо делать с организацией науки?
— Самое главное — это высшее образование, упорядоченное высшее образование. Причем не мелким подражанием Западу, вроде ЕГЭ и магистратуры, а подбором кадров, подбором людей, систематической и долгой работой готовить кадры для новой эпохи стремительных перемен, где так важна общая образованность молодых ученых.

— Насколько у нас могут быть реанимированы советские модели науки и образования?
— Я бы начал с образования. У нас в основе лежит европейская система образования, и она оказалась очень состоятельной, что видно по тому, насколько наши специалисты и ученые оказались востребованными в мире. С моей точки зрения, это самое достойное, что есть сейчас: система фундаментального образования. Это то, что нас спасало и спасет. При этом надо учить малое число людей пониманию, а большое число людей — знанию. Знание и понимание — две разные ипостаси образования. Более того, отбор учащихся следует делать так, чтобы предоставлять образование достойным. Деньги в этом случае не цель, а средство.

— В принципе, наверное, нельзя обучать большое число людей пониманию?
— И не надо. Это требует особого склада ума. Вы должны создать такие условия, чтобы люди, способные к этому, откуда бы они ни приехали, учились пониманию. Обучить на знание проще. И зайца можно обучить спички зажигать… Вот это главное. Потом, конечно, нужно иметь разумную и живую связь с мировой наукой. До сих пор мы в основном отдавали. Так, стоимость наших кадров в США исчисляется многими миллиардами долларов. К сожалению, никто толком не изучал влияния колоссального выброса русской и советской науки в мировую науку. То же в музыкальной жизни…

— Кстати, во второй раз уже отдали. Сейчас гораздо больше.
— Просто было гораздо больше чего отдавать. Отдавали лучшее. Уехали инженерные кадры. Инженерная школа была лучшей у нас. Что с немцами произошло: поражение во Второй мировой войне, до того — изгнание интеллектуальной силы из Германии, в первую очередь евреев, подорвало немецкую науку, причем до сих пор последствия этого не могут преодолеть.

— Они очень стараются, большие деньги тратят на это.
— Колоссальные деньги, но это не очень помогает.