Летающие тарелки космонавта Гречко

- Проходить испытания было интересно?
- Необычайно трудно! Испытания были очень тяжелые, мучительные, даже жестокие. Их было около восьмидесяти…

- Жестокие? Например?
- Сажают в финскую баню в зимней авиационной одежде. И нагревают тебя до тех пор, пока температура тела не поднимется на два градуса или сердце не начнет работать с перебоями. И подобных исследований было слишком много. Впрочем, первым космонавтам досталось еще больше. Ведь их тренировали на перегрузки. Американцы раскрутили обезьяну на восемь единиц, а потом посмотрели, что произошло с ее внутренними органами. Оказалось, что практически везде есть кровоизлияния. А наших первых ребят крутили на 12 единиц!.. Так что даже здоровых людей медики отчисляли…

- А тебя?
- Оказалось, что из трехсот человек прошли только тринадцать. И я в их числе. Это было для меня удивительно и конечно же радостно. Так появились первые космонавты из инженеров.

- Вы встретились с Королевым после полета?
- Нет. Я сломал ногу и выбыл из первой группы, мой черед пришел позже. Королев правильно сделал, что выбрал первым Феоктистова. По сравнению с ним мы были мальчишками. Это проектант от Бога. У Константина Петровича было какое-то удивительное чутье, он без данных, без расчетов мог скомпоновать корабль. Он считает, что именно он сделал корабль. Вроде бы по всем данным так и получается. Но я считаю, что корабль сделал все-таки Королев. Феоктистов недооценивает организационные способности Главного. Даже десять гениальных инженеров, собравшись вместе, не смогут сделать корабль, если не будет человека, который рационально организует их работу. Феоктистов - умнейший человек. Меня всегда поражала его способность решать задачи. Он самостоятельно решал любую проблему. Безусловно, Феоктистов - самый умный из нас, а Королев - самый мудрый.

- А в чем разница?
- Умный знает, как выйти из трудного положения, а мудрый знает, как в него не попасть.

- По-моему, в 69-м мы встретились впервые в Центре управления полетом. Тогда ты сказал: "Следующим пойду я!" Когда появилась уверенность, что обязательно полетишь?
- Уверенности, что полетишь, нет никогда. Когда Феоктистова спросили: "Трудно ли переносить взлет?", он ответил, что это самое легкое, потому что самое трудное - переносить неизвестность. Ведь не знаешь, включат тебя в экипаж или нет, заменят или нет, не отстранят ли от полета в последнюю минуту врачи и так далее и тому подобное. Когда же пошел старт, то становится легко, потому что неизвестность осталась позади. Ну а тогда мы с Филипченко должны были испытывать новую систему стыковки, причем мы находились в "активном" корабле и отработали все схемы безупречно, лучше, чем другие. В "пассивном" корабле должны были лететь Николаев и Севастьянов. Однако систему стыковки сочли "сырой", а потому совместный полет двух кораблей отложили. И в космос отправили "пассивный" корабль, а мы остались ждать на земле своего часа…

- Тебя всегда влекла наука? Было интересно наблюдать за твоей работой на орбите - мы всегда ждали чего-то необычного, нового…
- Моя страсть к исследованиям появилась в раннем детстве. В Ленинграде был Дом занимательной науки. Это гениальное изобретение Перельмана - знаменитого популяризатора науки. У меня есть его книги, изданные еще до революции. В этом доме разные явления подавались столь необычно, что если у кого-то из ребятишек был хотя бы крошечный резонанс на науку, то он сразу же увлекался ею. Приходишь в комнату: синие обои, на часах двенадцать, на столе в чашечке вода… Вдруг что-то щелкает, и комната уже красная, на часах - час дня, а в чашечке "вино"… И сразу задумываешься: а что же произошло? Или стоит швабра. Нарисована точка, где у нее находится центр тяжести. Берешь швабру, кладешь этой точкой на палец - она уравновешена. Потом ты разнимаешь швабру и кладешь на весы: оказывается, одна часть перевешивает другую. Как же так?! Ведь было равновесие! И подобные опыты в этом доме ставились настолько наглядно и интересно, что хотелось разобраться, что же происходит. Там появилась у меня тяга к науке.

- Что самое интересное в космическом полете?
- Для меня - то новое, что до тебя никто не видел, а следовательно, нечто непонятное и непознанное. Хорошо, что на Земле находился Станислав Савченко. Я ему говорил, что именно наблюдаю, а он мне утром сообщал: это и это известно, а вот то - новое, нужно продолжать наблюдения. Мне удалось найти слоистую структуру атмосферы. Упрощая, можно сказать так: до меня считалось, что атмосфера - это торт "безе", то есть однородная масса. Я же доказал, что атмосфера - торт "наполеон", то есть состоит из слоев. С орбиты я сообщил, что озоновая дыра над Антарктидой не результат работы холодильников, как это утверждали некоторые ученые, а вполне естественное явление. Лет через двадцать мои выводы были подтверждены.

- Известно, что Гречко был на орбите неуправляем…
- Это не так. Для занятий наукой я выбирал "свободное" время, то есть выкраивал его за счет еды и сна. В частности, наблюдал серебристые облака ночью, а в дневнике записывал, что делал это в дневное время. Думал, что меня не поймают. Но в Центре управления все быстро поняли и запретили Савченко выходить на связь, сказали, что я нарушаю режим космонавта, что мне уже женские голоса слышатся… В общем, досталось ему из-за меня. В полете у меня скопились новые данные, никому не известные, и их становилось все больше… Я кипел, кипел и однажды на последнем сеансе - он обычно был "пустой" и мы его называли "Спокойной ночи, крепыши!" - категорически заявил, что прекращу полет, если врачи не вернут Савченко… На следующий день он вновь был в ЦУПе.

- Два вопроса не могу не задать. Первый: почему такая страсть к серебристым облакам? Она передалась даже мне, и я написал повесть "Серебристые облака", один из героев которой - космонавт Гречко…
- На самом деле у меня была страсть к астрофизике: звездам, туманностям, черным дырам, Вселенной. И когда стало ясно, что полечу, я набрался нахальства и пришел к всемирно известному астрофизику Шкловскому. Говорю ему, что хочу провести эксперимент на орбите, чтобы решить какую-нибудь проблему астрофизики. Я был наивным, но сделать шаг вперед в чем-то мне хотелось всегда. А Иосиф Самуилович мне говорит: что делать - никому неизвестно! Он объяснил, что когда появляется новая проблема, все сразу же бросаются на нее, решают, а потом разбегаются по своим делам. Шкловский сказал, что не знает, что завтра станет главным… Я понял, что надо искать самому. Многое пытался сделать на орбите по астрофизике, но ничего существенного не получил. А атмосферу я не любил. Она мне казалось мешаниной, будто это украинский борщ…

- Почему именно борщ?
- У каждой хозяйки свои рецепты, свои ингредиенты, и их такое количество, что запомнить просто невозможно… Мне казалось, что разобраться в атмосфере нельзя. И вдруг во время полета замечаю, насколько красивы серебристые облака. Они то появляются, то исчезают. И это меня заинтересовало. Я стал наблюдать. Они были над Антарктидой. И пришлось по будильнику вскакивать ночью, чтобы их зафиксировать. Я построил таблицу. И оказалось - все-таки судьба и везение! - пришла удача.

- Она нужна в космосе?
- Нас провожал в полет Алексей Леонов. Он пожелал нам удачи, как это было принято в космонавтике. А я ему в ответ: нам не удача нужна, а успех. Удача - это везение, а успех завоевывается своим трудом и талантом. Вот такую глупость сказал я тогда. Сейчас я понимаю, насколько в любом деле важна удача!

- А как Леонов среагировал?
- Он страшно удивился: "Жора, ты отказываешься от удачи?!" Вскоре я понял, насколько Алексей был прав. Во время нашего полета в Антарктиде проводились пуски геофизических ракет. И когда мы сопоставили мои наблюдения и результаты исследования ракет, то с серебристыми облаками стало все ясно. Оказывается, они появляются, когда температура опускается до определенных параметров. Это стало открытием, и сделано оно было конечно же благодаря удаче.

- И все же: что это за явление - "серебристые облака"?
- Это пылинки. Когда они охлаждаются, то влага на них замерзает и пыль начинает сверкать. Чуть потеплеет, и серебристые облака исчезают.

- В это время шли дискуссии вокруг озоновых дыр. В частности, мы подписали Монреальский протокол, хотя кое-кто из наших ученых ссылался на наблюдения Гречко с орбиты. Но во внимание твое мнение не приняли. Было обидно?
- Вокруг озоновых дыр было слишком много страстей. Речь шла о миллиардах долларов, а когда речь заходит о таких деньгах, то разумные доводы просто не замечаются. Правда не всегда сразу пробивает себе дорогу. Неслучайно ведь говорят, что Бог все видит, но не сразу скажет. Я всегда говорил правду.

- И это всегда правильно воспринималось?
- Отнюдь!

- Например?
- С Юрием Романенко мы побили рекорд американцев по продолжительности полета. 96 суток работали на орбите. И тогда я понял, что пилотируемые орбитальные станции - это очень дорогой и малоэффективный метод исследования космоса. На борту сотня приборов, но навести на цель можно лишь один из них, а остальные смотрят неизвестно куда. Априори кпд станции низок. Сразу после приземления ко мне подошел академик Глушко со свитой. В ней и Феоктистов. Надо быть мальчишкой, слишком уж прямолинейным человеком, чтобы сразу же после успешного полета сказать Главному конструктору, что это направление - тупиковый путь развития космонавтики. Сегодня это ясно практически всем, а тогда высказывать такую точку зрения значило прослыть безумцем. Но я не удержался и сказал, что думал. Глушко напрягся и ответил, что я думаю не так, как все прогрессивное человечество. И сразу же ушел. Свита за ним. И лишь Феоктистов остался. Он внимательно выслушал мои доводы, а потом заметил, что в них есть рациональное зерно. Честно говоря, правда никому не нравится.

- Я сразу не спросил о таинственных женских голосах, которые ты слышал в космосе и о которых вскользь упомянул. Что это такое?