Пространство для Джекила и Хайда

Текст: Дмитрий Ценёв

После переезда не смог найти «Странную историю…». Не потому, что потерял и не потому что не привёз её, оставив на второй заход, а потому что, скорей всего, сын, спешно начав процесс придавания жилищу жилого вида, не придал никакого значения систематизации расстановки книг на полках шкафов. В глаза бросилось всё что угодно: и Толстой, и Миллер, и Пушкин, и Мисима, и Ницше, и даже Бальмонт, — но жадно искомого Стивенсона под рукой не оказалось. Уверен, что совершенно случайно найду его, когда буду искать Достоевского.

«Так не доставайся же ты никому!» — красиво и не поводу произнёс я вслух и в поисках эпиграфа попёрся в долбаный Интернет (Word настаивает на написании этого слова с большой буквы, интересно, почему?). Итак, эпиграф, по стечению обстоятельств оказавшийся в неположенном месте.
— Мне казалось, что это простое безумие, — пробормотал нотариус, убирая ненавистный документ в сейф. — Но я начинаю опасаться, что за этим кроется какая-то позорная тайна.Роберт Луис Стивенсон. Странная история доктора Джекила и мистера Хайда.

Когда мозгами человеческими завладела идея свободы, вряд ли кто-нибудь возьмётся сказать точно. Испокон веков, задумавшись, может сказать каждый, потому как человек, будучи изначально несвободным, сразу же и оказался в обстоятельствах борьбы за выживание. Разве это не есть борьба за свободу? Безусловно, борьба за выживание для человека, в отличие от не нагружающего себя философскими осмыслениями бытия животными, уже является борьбой за свободу.

Классики анализирования социальных отношений справедливо и давно уже подписали вердикт индивидууму, как чему-то сугубо противопоставленному массе, то есть всему остальному: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Кратко, ёмко, честно. И точно. Но гораздо интереснее теперь, после усвоения квинтэссенции, прочесть более широкую цитату — в том бульоне, который её прихотью великого повара по имени Владимир Ильич и нагрузил вкусом и смыслом:

...Господа буржуазные индивидуалисты, мы должны сказать вам, что ваши речи об абсолютной свободе одно лицемерие. В обществе, основанном на власти денег, в обществе, где нищенствуют массы трудящихся и тунеядствуют горстки богачей, не может быть «свободы» реальной и действительной. Свободны ли вы от вашего буржуазного издателя, господин писатель? от вашей буржуазной публики, которая требует от вас порнографии в рамках1 и картинах, проституции в виде «дополнения» к «святому» сценическому искусству? Ведь эта абсолютная свобода есть буржуазная или анархическая фраза (ибо, как миросозерцание, анархизм есть вывернутая наизнанку буржуазность). Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания.

Как всё-таки не очень точно мы любим употреблять полюбившиеся цитатки, подчиняя их суть нашей сиюминутной потребности. Употребляя по случаю, а не по сути, как оказалось. Данную цитату в качестве определения, что же это такое — пресловутая «свобода»? — вообще рассматривать нельзя, но то самое знаменитое, построенное на каком-то странном парадоксе, определение, что «Свобода — это осознанная необходимость», для меня до последнего времени вообще было неразрешимой никакими логическими извращениями загадкой. Оказывается, я в своё время просто не читал Маркса, доверчиво ограничившись тем, что нам препоДАВАЛИ учебники и учителя. Полностью цитата звучит гораздо интереснее и… неугодней тому самому, родному мне, строю: «Свобода — это осознанная необходимость быть свободным».

Вот так вот, доживёшь до старости лет и поймёшь вдруг, глядя в честно и с гордостью полученный «золотой» аттестат, что плохо ты учился. Иронично ехидничая, можно пошутить: наоборот, мой маленький друг, слишком хорошо. Именно так хорошо, как и было кому-то нужно, чтобы ты учился. Потому что усвоил ты или не усвоил именно то, что тебе [препо]давали. Один приятель, очень хороший и интересный мне человек, творец, из тех, кого я никогда не стану нагружать требованиями доказательств настоящей дружбы, исходя из желания не разочароваться в нём, как-то в одном из вечных споров «русских мальчиков» после употребления укороченной марксовой цитаты добавил гораздо более мощное (то ли от себя, то ли от кого ещё — не знаю):
— Можно быть свободным, сидя в тюрьме.

Это меня впечатлило. Но времена уже менялись, менялись полюса понятий, раздвигались границы сознаний. Пришла новая мораль, настойчиво внедрившая в наше сознание вместо общечеловеческого понятия «свобода» буржуазно-адвокатское «свобода выбора». Наверное, именно в этот порядком растянутый на десятилетие момент, я и осознал кое-что: некоторые человеческие понятия, оставаясь поистине, в отличие от людей, свободными, не поддаются формулировке, читай — запиранию в клетку графических и звуковых символов узкого назначения (а — это «а» и ни что иное). Никто не возьмётся, будучи в здравом уме, дать определение любви. Так вот, когда в правильно и с получением реципиентом предусмотренного удовольствия изнасилованные социалистической моралью мозги начали внедрять «свободу выбора», я кое-что сформулировал. Конечно, не определение того, что такое «свобода», но — по сути. Следующая цитата — из меня.

Sлово
O
Sвободе
ехал лыцарь через поле, видит — камушек лежит, не большой такой, но и не маленький, а на ём — буквы иностранные
почемучто иностранные — об том позже, но
свитязь наш, видимо, из грамотных — не чета зазнайкам басурманским, он ихний язык знал, так что прочесть смог
смешно ему стало, а как но иначе-то может быть по здравомыслию — если головой думать, пока трезва да цела, а не какашки пинать, когда маразм еретически-заграничный мочой в голову ударят, и посему наш богатырь
поехал ни направо, где обещали потерю коня
верного, ни налево, где ещё чего-то украсть
планировали у него, ни прямо, где вроде как за стрёмным обещанием потери головушки буйной светила слава и почести да щастье великое
поехал он собственным свои путём по чисту-чисту роскошно-шишкинскому полю, дивясь выдумкам заграничным про свободу выбора — да и где им, привыкшим к автобанам и шоссям и не знамши ничего ширше, про истинную-то свободу знати? вот так

Мораль сей басни такова: хочешь быть свободен, будь таковым, не задумываясь ни об обществах, в которых, как оказалось, живёшь, ни об осознанных необходимостях, которые тебе подсовывают в виде неправильном — отредактированном, ни о выборе, который супротив красивости обёртки — всего лишь обёртка на кандалах, а не на шоколадке.