Ни мира ни войны

Специальная комплексная профилактическая операция все спишет. Так, видимо, надо переформулировать известный афоризм в применении к ситуации в Ингушетии. Отказ в пропагандистских целях от терминов «война» и даже «контртеррористическая операция» ничего не изменил для простых жителей. А построение антитеррористической вертикали привело к исчезновению возможности контроля за антитеррористической деятельностью.

Специальная комплексная профилактическая операция (СКПО) действует в республике с 25 июля. После участившихся нападений на силовиков туда был введен дополнительный контингент Внутренних войск МВД. Профилактика пока результата не дает: во время действия СКПО были совершены громкие убийства русских семей, граждан других национальностей — корейцев, цыган. Нападения на силовиков продолжались, также участились зачистки, проводимые военными, пропажи людей, расправы без суда и следствия (громкий случай с 21-летним Апти Далаковым, застреленным спецназом на глазах у множества свидетелей). Вопиющий случай произошел 9 ноября, когда спецназ при штурме частного дома, где якобы скрывался боевик (боевик не был обнаружен), застрелил шестилетнего Рахима Амриева.

К проблемам, беспорядкам, жертвам быстро привыкаешь, если все это происходит не рядом с тобой. Тем не менее убийство шестилетнего мальчика заставляет задаться вопросом: а что, собственно, происходит? Это война? Тогда надо ее официально объявить, наказать должностных лиц, которые допустили войну, сделать все возможное для быстрой победы, минимальных жертв среди мирных жителей и воюющих, соблюдения всех необходимых конвенций. Это не война? Почему тогда спецназ стреляет без суда и следствия? Почему местные власти, силы милиции, ФСБ, армейского контингента не могут стабилизировать ситуацию с убийствами и похищениями? Если все это происходит, соответствующие должностные лица должны быть наказаны и заменены.

Эта, возможно, наивная обывательская логика наталкивается как минимум на одно серьезное препятствие: невозможность установления соответствующих должностных лиц.

Спецназовцы будут называть происшедшее несчастным случаем, а свою стрельбу — ответной на стрельбу из дома. Операция происходила в жилом секторе, есть много свидетелей — это должно помочь военной прокуратуре установить истину. Помешать ей могут другие факторы.

Во-первых, зачастую очень сложно установить, кто участвовал в операции. Сейчас на Кавказе сложилась практика, при которой спецназ действует с территории соседних регионов, а то и из Москвы. Такие группы прибывают к моменту операции и убывают сразу после ее окончания. Так что определить, кто стрелял, бывает сложно.

Народ в Ингушетии на взводе. Вчера прозвучали призывы к общенациональной акции протеста. В начале сентября, на фоне очередного обострения ситуации в республике, тогдашний полпред президента в Южном федеральном округе Дмитрий Козак заявил, что теракты не приведут к кадровым изменениям, на которые они якобы и направлены. Депутаты Народного собрания республики также поддержали политику и курс президента Мурата Зязикова. Ирония в том, что Зязиков вряд ли может реально контролировать ситуацию. После теракта в Беслане в России была проведена масштабная реформа по созданию вертикали власти для большей ее эффективности. Борьбу с терроризмом — в частности, на Кавказе — стали планировать и вести из центра. Это обосновывалось коррумпированностью местных силовиков. В результате наверняка стало меньше утечек информации, зато возможность контроля за спецоперациями со стороны местных властей и общества практически исчезла.

Второй проблемой следствия могут стать ведомственные интересы. Судебное преследование лиц, обвиняемых в военных преступлениях, в современной России превращается в длинный сериал — достаточно вспомнить дела Буданова или Ульмана. Кстати, основная коллизия в деле Ульмана состояла в том, что его группа действовала «как на войне», в то время как войны официально не было.

Текст: Ведомости
Фото из архива