Мухи ползают на хлебе, я молчать уже учусь.
Ты теперь в Аддис-Абебе, я к тебе не докричусь.

Помолюсь Отцу и Сыну я с улыбкой дурака;
Просветлею и остыну, как сибирская река.

Призовёт меня Создатель чашу горькую испить.
Прилетит из леса дятел, чтоб мой дом заколотить.

Свет в окошке не забрезжит, и, не думая играть,
Корешки мои отрежет нож, уставший отмерять.

И сквозь маленькое утро, под чужое болеро,
Полетит на землю пудра от летящего Пьеро.

Полетит на баобабы, на Боле и Меркато,
Станут белыми арабы у подножья Энтато.

Вздрогнешь ты в Аддис-Абебе, и застынешь в дефиле…
Жуткий смех все громче в небе, но не слышен на земле.