Пугачевская улица вряд ли склонна к политической философии, но интуитивно чувствует, что неконвенциональные методы начальство поймет куда скорее, чем почтительные ходатайства, добросовестно поданные в рамках предписанных свыше процедур...
Пугачёвская отдача
13.07.2013 - 12:31
...........................................................................................
Пронька был счастлив. Его невеста была молода и румяна...
А барин - зол пьян и, как нельзя, некстати.
Глянув на невесту, он тут же забыл о церковке и о Боге с его немилостями, а вспомнил о благословенном 1767ом годе, когда крепостным было, строго-настрого, запрещено подавать жалобы (челобитные) на своих помещиков и, в одночасье подобрев, улыбнулся ей.
Он уехал из Перыни только рано утром, довольный, успокоившийся и помятый. За его спиной сливались с горизонтом, и серые крестьянские домишки, и белеющая свежими брёвнами сруба церковка, и чёрный лес, и синее безмятежное небо...
Следом за ним исчез в лесу и мрачный как его горе, опозоренный жених - Пронька.
...Конец барину скоро будет! Пьёт, как чёрт! И дворня тоже пьёт. Все спят вповалку и все смертельно пьяны. Пьют немилосердно! И дух сивушный слышно за версту! Я целый день пролежал в кустах, наблюдал, и всё заприметил.
- Подумали, что порешил я барина? Зарезал? Задушил кровопийцу? Красного петуха пустил в усадьбу гадскую?
- Что, думаете я не способен на месть похуже? Думаете сердце воробьиное? Трусоват?! Ошибаетесь родные! Плохо вы, видать, знаете Прохора Грыжу! Когда я зол, я лют и беспощаден!
- Не томи Ирод... Пронечка, потешь душеньки наши... Уж не кожу ли с живого-то лиходея спустил, демон?.. Нетерпеливые слушатели пустились в догадки, и невольно их разыгравшееся воображение дорисовывало к Прониному образу героические чёрточки, а по щекам его молодой жены, катились слёзы благодарности, гордости и умиления...

******
Утро застало Леопольда Банифатьевича Жуппеля на полу, с невыносимой жаждой и нестерпимой головной болью. Он стонал. Не будучи в силах самостоятельно подняться, звал на помощь, кого-нибудь из дворни. Но, никто не отзывался. Ценою невероятных усилий он, всё-таки, встал на ноги и, нащупав на поясе ключи от кладовой, побрел, спотыкаясь о разбросанный хлам, пустые бутылки из под крымской «Мадеры», молдавской «Мальвазии» и подозрительные ёмкости разящие брагой, в надежде принять живительного пития.
Сжимая раскалывающуюся голову руками, он тащился на непослушных ногах к заветным бочкам с соленьями. Одна мысль о капустном рассоле вызывала обильное слюноотделение, и болезненные спазмы в пересохшем горле.
Из последних сил старик ковырял огромный амбарный замок, пляшущим в дрожащих руках, ключом и наконец справившись, грузно ввалился в спасительную прохладу каменного погреба.
Схватив, стоящий на полу, большой деревянный ковш, Леопольд Банифатьевичч с нетерпением склонился над заветной бочкой с квашеной капустой, в надежде зачерпнуть заветного рассолу...
Но, вдруг, побледнел схватившись за сердце, и стал задыхаться...

Там было насрано...