Скамейка

В городе Б., не большом и не маленьком, не северном и не южном, не азиатском и не европейском, жил-был мэр. Важный мэр, с гладкой круглой головой и гладким круглым животом. И забот у него было невпроворот, ведь он служил народу. И у юрких помощников его забот было невпроворот, ведь они служили народу. И у чиновников, занявших все свободные кабинеты, забот было в изобилии, ведь и они верно служили народу.
И раз в месяц, в особенный день, созывал мэр большое собрание, дабы лицезреть подчиненных своих и слушать отчеты их о плодах работы их монументальной.
И сегодня, в день такой особенный, в зале заседаний собралось пиджаков бутиковых, да штиблет лаковых тьма-тьмущая. А вопрос решался наиважнейший. Денег бюджетных осталось на целую скамейку для народа, зеленую такую скамейку, свежевыкрашенную. И применить скамейку эту, народную, следовало с максимальной пользой для населения города Б..
В зал заседаний скамью вносить не стали, зато объемное изображение сего куска бюджета государственного в 3D-проекции транслировалось во всей красе на экране японском, размером невиданным.
Обвел мэр армию братии чиновничьей глазом строгим, глазом хозяйским:
- Куда ставить будем?
- В садик детский! – воскликнули пиджаки справа, сверкая циферблатами швейцарскими, - пусть дети на лавочке сидят, лица солнышку подставляют. А то негде им гулять, горемычным, мал кусок бюджетный, на горки да песочницы не насобирать, – и головами печально закачали.
- Негоже! – всплеснули руками с перстнями скромными пиджаки с рядов дальних. - Детям отдадим – бабушки обидятся. Как же бабушек обижать? Им скамейка нужнее. Вот выйдут из дома, и на лавочку сядут, ноги больные вытянут, беседу неспешную заведут.
- Как же так, несправедливость какая! – возмутились пиджаки с запонками изумрудными. – Бабушки на ломте государственном, а мамочки молодые, деток родившие – обидятся. Как же мамочкам без скамейки? Им и присесть негде будет на прогулке, и за жизнь поговорить ни на чём будет. Неправильно это!
Пригорюнились пиджаки, головы руками ухоженными обхватили, закручинились.
И тут мэр поднялся горой. Галстук на столе живота поправил, ладонь в кулак сжал, только пальцы хрустнули.
- Не позволю обиды народные плодить да множить! Не дам в городе вражду да зависть культивировать! Собой пожертвую. Скамью сю, зеленую, в дом свой загородный свезу, народу на благо!
И наступили в городе Б. благодать и покой. И всё заботе благодаря государственной, чиновничьей.

- Спасибо! – кричали мэру дети необиженные.
- Славься! – кланялись мэру бабушки-веселушки.
- Спаситель! – аплодировали мамы молодые, с малышами малыми.

И жили, и радовались, и любили. Вопреки.

Шутко