Ненависть к альтруистам – главный тормоз прогресса

В 1993 г. студента-биохимика Бенедикта Херрманна больше всего удивляли в России две вещи: очевидная нечестность приватизации и странная терпеливость его московских коллег-ученых. Самого Херрманна, который тогда стажировался в Институте биоорганической химии, несправедливость возмущала до глубины души. «Я, баварец, не мог понять, почему люди не протестуют. А мои московские знакомые, люди с высшим образованием, не раз выезжавшие за рубеж, молчали. И говорили, что я не русский и потому ничего не понимаю — у меня другое мышление», — вспоминает Херрманн.

Вернувшись домой, ученый не оставил надежды понять Россию умом и измерить общим аршином. Но, поучаствовав в исследовании «Менталитет как фактор человеческого капитала», он разочаровался в социологии и чистой психологии. Отсутствие четкой шкалы измерений, произвольность оценок — все это не устраивало ученого-естественника. «Случайно я узнал об экспериментальной экономике, в которой проводятся опыты с реальными людьми и реальными деньгами. Результаты опытов в Германии, России, Японии и даже Африке можно прямо сравнивать друг с другом. Это было именно то, что нужно», — восторгается ученый.

Херрманна особенно привлекли экономические эксперименты с затратными наказаниями. Люди при этом могут потратить часть своих ресурсов на наказание других — тех, кто наживается на общественном благе. Считается, что именно благодаря затратным наказаниям у людей возник и развился сознательный альтруизм.

Выглядит экономический эксперимент как игра, организаторы которой раздают участникам реальные деньги. Те вольны сохранить их или отдать часть в общий котел. На каждый попавший туда рубль организаторы дают прибавку каждому из четырех членов группы независимо от того, делал он вклад или нет. Так моделируется общественное благо — ситуация, когда от сотрудничества возникает польза для всех.

Например, вместо того, чтобы ковырять делянки лопатами, крестьяне могут скинуться и нанять трактор. Так и в эксперименте Херрманна: если в группе все сдадут в общий котел по 1 руб., к каждому вернется 1 руб. 60 коп. Но это идеальный случай. Если один окажется полным эгоистом и не даст ни копейки, он заработает 2 руб. 20 коп., а оставшиеся три альтруиста получат по 1 руб. 20 коп. — вот она, прямая выгода быть жадиной. Так же и крестьянин-куркуль может ничего не платить трактористу — его участок все равно распашут, труднее будет его объезжать.

Если играть в эту игру раз за разом, в общий котел отдают все меньше денег — к десятому раунду взнос обычно составляет половину первоначального. Ситуация меняется, если позволить людям наказывать друг друга рублем. Пусть не бесплатно: нужно потратить один свой рубль, чтобы у другого отняли три. При этом градус сотрудничества в обществе сильно растет — за десять раундов с наказаниями вклад в общий котел возрастает примерно с 50 до 80% от максимальной ставки. Эти показатели, типичные для экспериментов с европейскими и американскими студентами, Херрманн решил проверить в России — вдруг найдутся отличия? В играх, в которые играли на Западе, кстати, случалось, что не альтруисты наказывали эгоистов, а наоборот — жадины почему-то штрафовали доброхотов. Но это было редким явлением.

НЕ ОБЛОМОВ И НЕ ШТОЛЬЦ
«Я вернулся в 2002 г. с “гипотезой Обломова”, — вспоминает Херрманн. — Мне казалось, что люди в России могли привыкнуть, что их постоянно кидают, и в экспериментах будут вести себя пассивно — не станут наказывать нарушителей справедливости». Однако в Самаре «гипотеза Обломова» с треском провалилась. Наказаний в российских играх было даже больше, чем в Европе и Америке. Но главное отличие было в другом: в России не только альтруисты штрафовали нахлебников, но и нахлебники — альтруистов. Повторили в Курской области, Белгороде, Екатеринбурге — уровень антиобщественных наказаний был практически одним и тем же. Настала очередь соседних стран: Днепропетровск, Минск, Гродно — результат очень напоминал российский. Ученые предположили, что антиобщественные наказания — особенность постсоветского пространства, но эксперименты опровергли и эту гипотезу. По антиобщественным наказаниям Самару опередили Афины, Маскат (столица Омана) и Эр-Рияд.

На графике, который построили Херрманн и его коллеги, хорошо видно, что пять европейских городов, один американский, один китайский, один австралийский и один южнокорейский тесной группой жмутся в области «много сотрудничества — мало антиобщественных наказаний». Арабский Восток и Греция занимают противоположный угол. Россия, Белоруссия и Восточная Украина — посередине.

АВТОРИТАРНЫЙ СТИЛЬ
Иногда экспериментаторы просили участников предсказать, как сильно их будут штрафовать другие. Предсказания сбывались на удивление хорошо. Тот, кто играл как паразит, ожидал высокого уровня наказаний — и получал его. Альтруисты вполне оправданно думали, что наказывать их не будут. Но то западные альтруисты. Российская душа оказалась вдвойне щедрой: люди, которые играли на пользу обществу, заранее знали, что их будут штрафовать. И все же были щедры. Увы, их прогноз хорошо сбывался. Херрманн и коллеги обнаружили еще одну закономерность: уровень антиобщественных наказаний был выше там, где люди слабо уважают закон на бытовом уровне*. О причинах таких наказаний — пока одни лишь гипотезы. Херрманн подозревает, что здесь замешаны иерархические мотивы и отношения «свой-чужой». Дело в том, что игры были анонимными. Западные участники, предполагает ученый, считали, что незнакомцу можно доверять по умолчанию, и авансом включали его в круг «своих». Там, где отстающие штрафовали ударников общественного труда, все наоборот: незнакомый человек априори считался «чужим».

Авторитарная закваска — еще один резон травли альтруистов. Херрманн ссылается на британского зоолога Тима Клаттона Брока, который заметил, что даже у животных иерархия требует «несправедливых наказаний» для подчиненных особей. Иерархические структуры не способствуют самоорганизации, неэффективны в экономике, зато хороши в открытом бою.

ПРИНУДИТЕЛЬНАЯ ГЛАСНОСТЬ
«Херрманн — редкий ученый, который ищет не под фонарем, — хвалит коллегу новый профессор Российской экономической школы Рубен Ениколопов. — В последнее время экономисты слишком увлеклись исследованием формальных институтов». Заслуга Херрманна в том, что он роль неформальных институтов в буквальном смысле оцифровал и показал, как велико значение процессов самоорганизации в обществе. «С моей точки зрения, исследование только подчеркивает, как важны в России формальные институты. Вещи, которые в других странах могут решаться неформально, в России должны получать институциональную поддержку», — рассуждает Ениколопов. Способность общества к самоорганизации, уверен Херрманн, нельзя изменить за короткий срок: «Первые результаты мы получили пять лет назад. Сейчас повторили эксперименты, и ничего не изменилось».

Помимо институтов помочь кооперации может гласность. В экспериментах, где была открыта вся история игр участников, сотрудничество росло даже в отсутствие наказаний. Чем больше наблюдений за справедливостью, тем больше самоорганизации, делает вывод Херрманн. В обществе роль наблюдателя выполняет пресса — вот почему так важно, чтобы она была независимой.

Текст: Михаил Попов, SmartMoney [2]