Налим - самая странная в Каме рыба, у него все и всегда не так, как у всех: вот, например, по весне вся рыба оживает после зимней спячки, начинает гулять, греться на солнышке, один налим с каждым днем становится все мрачнее и мрачнее, а когда делается совсем тепло, он и вовсе забивается под корягу или в нору - мол, глаза бы мои на вас и на это ваше лето не смотрели! И наоборот - стоит только похолодать, вот он, глазки загорелись зелеными огоньками, гибкое змеиное тело так и вьется вокруг подводных камней, мгновенными, змеиными же бросками настигая рыбью мелочь. Морозы - вся другая рыба цепенеет, скатывается в ямы, жмется друг к дружке, а у нашего молодца - самое время для нереста. Одно слово - варяг, так его и зовут в Прикамье, куда приплыл налим из далеких и холодных сибирских рек.
Февраль. Глухозимье. Зимний лес величав и тих в снеговом уборе. В закатном свете золотеют сосны. Словно в горностаевые шубы одеты ели, и подлесок утонул в сугробах. А кругом, куда ни взглянешь вдоль Камы, - рощи, боры да угрюмые ельники.
Нас трое. У каждого за плечами рюкзак или рыболовный ящик, в руках буры и пешни, связки удочек-донок и жерлиц. А заманила сюда, на большую реку, нашего неугомонного брата-рыболова ночная налимья охота.
Вечерело. Мы торопились засветло поставить снасти. Прежде чем пробурить лунку, приходилось раскапывать намет уже слежавшегося снега. Заряжая уды, каждую лунку прикрывали мелким хвойником и старательно присыпали хрустким снежком, чтоб не смерзлась. К костру возвратились в сгустившихся сумерках: мороз крепчал, неподвижный воздух словно густел, наполнялся леденящей пылью. Пустынная зимняя тишь - нигде ни единого живого звука и шороха, только изредка доносились из невидимых чащ сухие выстрелы: там трещали раздираемые ядреным морозцем деревья. Усевшись на пахучем лапнике мы стали ждать поклевок. Началась налимья ночь...
Первый налим попал на мою донку, что только раззадорило моих друзей. Я извлек из лунки увесистую рыбу, которая казалась при блеске фонаря черной головешкой. Едва управились с моей донкой, как вновь раздался перезвон. И началось - мы не шли, а бежали на призывные звоны! К рассвету на троих выловили полтора десятка рыбин, так что настроение у всех было бодрое даже без "горячительного"...
Под утро на самоловные жерлицы попалось еще три налима: два хороших, а один совсем маленький, чуть побольше карандаша, захудалый налимишка. Выпускать его было бессмысленно: заглоченный вместе с насадкой тройник изодрал жадине все внутренности. Поэтому взяли и его.
К обеду все они уже плавали в большом пластмассовом тазу, и рыбаки, присев на корточки, разглядывали этих древних, сказочных рыб. Было в них что-то даже не странное - страшное, веявшее древностью, доисторическими глубинами...
Сдавленная, будто приплюснутая водными толщами змеиная головка с похожим на бороду одиноким длинным усом, росшим под нижней челюстью, красно-алые, вспухавшие рубцы жабер, дряблое мешковатое брюхо, маленькие бусинки глаз, а главное - тело: гибкое, как длинное пламя восковой свечи, с длинным подбрюшным плавником, закругляющееся на хвосте в мягкое полукружье, и нежно-упругой - без единой чешуинки! - кожей со странным и тоже каким-то древним орнаментом пятен по ней.
Вели себя налимы загадочно: не пытались выпрыгнуть из таза, подолгу застывали на месте, едва пошевеливая плавниками, и, казалось, мерцали из-под воды своими зеленоватыми стекленеющими глазами. Это был спокойный и какой-то всезнающий взгляд: откуда-то оттуда, из далекой колыбели жизни, из мглы, где обитали рептилии, морские чудища и еще Бог знает кто!
Налимы достигают огромных размеров. В сибирских реках пудовые налимы-монстры ни у кого не вызывают удивления, но и у нас в Прикамье 4-5 килограммовая рыбина - не такая уж большая редкость. Это - типичный ночной хищник, и поэтому ловля его хотя и своеобразна, но не из очень веселых. В известной мере она скрашивается романтикой длинной зимней ночи да тихой беседой у тихо потрескивающего костерка. Ловят налима на донные уды с бубенчиками, и лишь заслышится глухой звон промерзшего колокольчика, рыболов бросается к лункам и словно пропадает в кромешной тьме. Только мутный глаз фонарика мигает вдали, выдавая его присутствие. Впрочем, если и нет "налимьего сигнала", рыбак через определенное время просто обходит свои удочки и, если повезет, периодически вытаскивает из заснеженных лунок извивающихся, еще более жутких в полутьме змеевидных рыб. Кстати сказать, налим, напоровшийся на крючок, оказывает самое незначительное сопротивление. Он даже клюет как-то вяло и неэффектно: скучно качает можжевеловый прутик, примороженный над лункой, под монотонно-слабый перезвон бубенцов...
Налим пожирает любую мясную и рыбную насадку. Не говоря уже о червяке, от которого под водой редко кто отказывается, налим ловится на куски мяса, куриные кишки, лягушек и любую рыбу, будь то живая или мертвая. Хлебных насадок он не признает. Из живцов особое предпочтение отдает ершу, что естественно, так как налим и ерш - оба типичные ночные проходимцы.
Насадку налим заглатывает глубоко, и поэтому разумный рыболов, вытащив рыбину, сразу же снимает поводок и привязывает новый. Ни в каких привадах и прикормках налим не нуждается. Летом он вообще практически не ловится, разве что способом, известным по бессмертному рассказу Чехова - руками из-под коряги. Пищей налим в теплую пору не интересуется и существует, как верблюд за счет горба, благодаря своей жирной печенке, которая, по мнению многих прикамских рыболовов, самый в этом плоскоголовом хищнике деликатес!
Текст: Максим Шардаков
Фото автора
Cсылки в статье:
[1] https://www.beriki.ru/sotsium