Существующее законодательство поощряет непарламентские формы политической борьбы.
Ужесточения партийного законодательства постепенно стали утверждаться в жизни и в судьбе ранее зарегистрированных политический партий. Примерно половина из них в ближайшее время будут ликвидированы по формальным основаниям. Негативная оценка того, что государство берет на себя решение этого вопроса (партия является институтом контроля гражданского общества за государством, а не государство – институтом контроля за партиями), размывается тем, что на деле почти ни одна из ликвидируемых организаций партией действительно не является. Поскольку не обладает совокупностью таких четырех конституирующих начал политической партии, как:
1. Наличие собственной идеологии;
2. Постоянство структур, институциональный характер и существование в общефедеральном масштабе;
3. Борьба за власть;
4. Борьба за поддержку народа.
Бюрократический нож, которым власть решила отсечь от участия в выборном процессе всех кого можно, большого вреда, в общем-то, не делает: из партий предполагается разжаловать тех, кто ими и не является.
Последнее справедливо и по отношению к остающимся семнадцати. То есть, с одной стороны, авторитарное законодательство предъявляет к партиям требования, не отвечающие требованиям ни здравого смысла, ни исторического опыта, ни политической науки. В то же время, руководствуясь своими нелепыми требованиями, власть лишает статуса партий далеко не всех тех, кого его надо лишить. Получается полная мешанина: власть, придумав себе законодательство с критериями соответствия статусу партий, не имеющими к их сути никакого отношения, уничтожает организации, в абсолютном большинстве партиями не являющиеся, одновременно сохраняя этот статус за другими, также ими не являющимися.
Жизнь отдельно, власть отдельно – все, как положено при вялом авторитаризме. Над этим можно было бы смеяться, если бы не умирание партийной жизни вообще.
Суть партии все же в том, что некая часть гражданского общества объединяется для оказания воздействия на власть, консолидации определенной политической тенденции и представляет форму организации политической жизни гражданского общества.
Вопрос численности и количества региональных организаций к этому вообще не имеет никакого отношения.
Важно, сколько партия получает голосов на выборах, сколько мандатов после них, и очень важно, может ли она между выборами оказывать содействие своим парламентским представителям, то есть какие формы прямого давления на власть, прямого протеста она имеет в своем арсенале, – вот тут уже имеет некоторое значение и численность, и региональные организации.
Если партия в ответ либо на игнорирование парламентским большинством ее законопроектов (если она в меньшинстве), либо на игнорирование исполнительной властью принятых ею законов и заявленных требований не может ответить массовыми акциями, создающими как минимум значительный дискомфорт для власти, то как политическая организация, как инструмент воздействия на власть и на государство она ничего не стоит. С этой точки зрения формальные параметры существования партии, конечно, имеют значение, но такое, которое не государство должно регулировать своим административно-правовым вмешательством, а общество – оказанием партии поддержки или отказом в таковой.
Проблемы российских партий в конечном счете не в вопросе их численности и даже не в вопросе их идеологии. Дело в том, что на деле они не являются формами организации самодеятельной политической жизни общества, представляя собой, скорее, некое оформление достаточно экзальтированных и отстраненных от широких общественных слоев, весьма специфических групп. Это когда речь идет вообще об относительно последовательной попытке создания партии, а не о ее фиктивном оформлении в целях политического бизнеса и саморекламы.
Слабость, нежизненность и известная пустота партийных образований связана с тремя факторами, отчасти порожденными эпохой, отчасти – практикой политической жизни, отчасти – существующим партийным законодательством.
Первый фактор – многократно оговоренная неподконтрольность исполнительной власти по отношению к власти представительной. Общество в обычных условиях голосует за партии, поручая посредством своего одобрения выполнение тех или иных требований, заложенных в ее программе (или риторике, имидже и т. д., поскольку программы партий в России никто давно не читает, включая членов партий). Это предполагает, что, получив места в парламенте, если это большинство мест, партия принимает законы, утверждающие ее требования, формирует правительство, обязанное выполнять эти законы и следовать обязательством, взятым на себя партиями.
Если за время от выборов до выборов жизнь большего числа граждан становится лучше, большая их часть голосует за партию, находившуюся у власти, если хуже – отдает голоса ее оппонентам.
Но всё это возможно, только если есть партия, обладающая властью, тогда, соответственно, есть ее оппонент и критерий оценки ее деятельности.
В России в отличие даже от нормальных президентских республик, в которых во многом оценка деятельности партии осуществляется по деятельности приведенного ею к власти президента, ни одна партия не отвечает ни за что, потому что никаких полномочий она не имеет. Воздействовать на реальную власть она, даже находясь в большинстве в парламенте, частью не может, частью боится.
Но, если она ничего не может, зачем гражданам как-то активно участвовать в жизни партии и активно поддерживать?
В лучшем случае они могут за нее проголосовать, и то если, как ныне и получилось, создание новых партий практически запрещено, голосовать «против всех» нельзя, а не ходить на выборы не имеет практического смысла, поскольку нижний барьер явки на них отменен.
Второй момент связан с уже упомянутым практическим запретом на создание новых партий. Если существующие партии вызывают отторжение граждан, естественна конкуренция с ними новых образований, которые, бурно стартовав, могут собрать голоса разочарованной политической аудитории. Это в известной степени дает пространство для форсированного вывода на политическую арену искусственно созданных образований, муляжей и резкого изменения политического ландшафта заинтересованными непубличными политическими силами, как это было в 1999 г. с «Единством» и в 2003 г. с «Родиной». Но при этом партии, опасаясь конкуренции новых образований, все же должны что-то делать, как-то проявлять между выборами свою активность, как-то оппонировать власти, аккумулировать интересы избирателей.
С принятием нынешнего партийного законодательства создание новых партий в принципе почти невозможно как в силу требуемой завышенной минимальной численности по регионам, так и в силу нелепости ничем не обоснованного требования о 50-тысячной численности самой партии. Последнее ничем не обосновано – расчеты исследователей давно показали, что политическая партия, если не брать особые условия вроде подпольных партий авторитарных режимов, являются дееспособными, если имеют не менее одного члена партии на 10 тысяч граждан.
То есть, с точки зрения политологии, а не бюрократических инстинктов власти для России если минимальный порог и устанавливать, то на уровне от силы 15 000 человек, если считать от всего населения, и 10 000, если считать от избирателей. Здесь тоже вопрос – по сути, не дело власти устанавливать порог численности партии, об ее эффективности должна судить не власть, а избиратели.
Установление законодательного порога численности, в несколько раз завышенный по отношению к порогу реальной эффективности, с одной стороны, мешает процессу партобразования. С другой – создает условия для поощрения уже непарламентской, невыборной политической борьбы.
Окончание следует.
Текст: Сергей Черняховский
Автор – профессор Международного независимого эколого-политологического университета
Фото из архива
Постоянный адрес статьи [2]