Когда страшно даже Дедморозам

С точки зрения банальной эрудиции, прошедшая неделя предоставила очень, очень, очень много поводов для комментариев, философствований и, разумеется, подведения промежуточных итогов. В Волгограде – теракт. А за тем терактом – попытки поджечь дом волгоградских жителей магометанского вероисповедания и, кажется, мечеть. При всём человеческом сочувствии к раненым и родственникам погибших вполне можно спрятаться в цинизме – не нас, ведь, говоря словами Маяковского, уконтрапупили, – и порассуждать.

Например, о чудесной в своей чекистской наивности «почти-одновременности» погрома в Бирюлёво, всколыхнувшего очередную волну ненависти к «чёрным», и волгоградского теракта. Если становящиеся известными факты про Бирюлёво всё сильнее в глазах непредвзятого наблюдателя склоняют чашу весов в пользу мысли о том, что бирюлёвский погром – результат провокации, если попадающие в публичное пространство факты про теракт в Волгограде вызывают всё большее подозрение, то всё чаще – может, и не к месту, но таково свойство человеческой психологии – вспоминаются подозрения (идиотские, конечно, злопыхательские, происково-агентские) насчёт взрывов жилых домов в Москве и Волгоградской (!) области, «Норд-Оста», Беслана…

Или, вот, дело Баумгертнера, свидание Путина с Лукашенко, после которого Песков сказал, мол, да, оно было, а больше не комментируем. Мог бы, между прочим, и не говорить, но, блин, по телевизору показали (вы видели? Я мельком видел – устало кивающий Путин и сидящий по стойке «смирно» Лукашенко). Чисто по-человечески сочувствуя уралкалийному «генералу» (ибо свобода лучше, чем несвобода, и никто, вообще никто не должен никогда быть захвачен в заложники, а шантажистов надобно карать), можно цинически подметить, что Лукашенко после беседы с Путиным заткнулся насчёт обратного воссоединения с «Уралкалием» и внёс Мозырский нефтеперерабатывающий завод в список предприятий, подлежащих приватизации.

А белорусское гэбьё предприняло в прошедшую пятницу попытку изъятия с Ленинградского вокзала в Москве российского гражданина – бывшего члена управления Белорусской калийной компании. И ещё неизвестно, кому на руку пытались сыграть гэбисты, – своему Батьку (может, Лукашенко решил, что за двух заложников можно получить больше), другим террористам, белорусским предпринимателям (может, у них там, в Минске уже прайс-лист на российских менеджеров рассылают с пометкой «доставка – франко-вагон») или вовсе противникам Лукашенко (которым на руку любое обострение отношений РБ и РФ).

Или, вот, очередные склоки в пермском управлении. Что в городском – когда местный мэр Игорь Сапко и его депутаты гордумы выражают по любому поводу неудовольствие местной горадминистрацией, и хоть кол на голове теши, хоть стриптиз всей горадминистрацией перед всенародно избранными танцуй, всё недовольны будут. Что в краевом – когда депутаты ЗС по поводу губернатора и губернаторских проектов то вась, то не вась. Честно признаю: третий уже скоро год, как постоянно живу в Перми, а все участники пермских «конфликтов» остаются одним миром мазаны, а сущностное содержание этих «конфликтов» по-прежнему выглядит исключительно бестолковым самопиаром на потеху непритязательной публике, но порассуждать-то можно.

А можно было бы про Сирию. Можно про любимый наш город Березники, где провалы делают многозначительную и пугающую, даже из Перми глядя, паузу. Про очередные достижения в борьбе с гей-пропагандой и антиинтернетовском законодательстве. Про судебный спор Нидерландов с РФ из-за захвата судна «Гринпис», которое грозит лишением России прав на Арктику. Про начало выпадения Россиийской Федерации из международного правового пространства. Про «чудесно воскресшего» во Внуково Егора Щербакова, ранее убитого в Бирюлёво (из Внуково уже последовало опровержение воскрешения). Про то, что подозрительно молчат федеральные медиа про нынешнее положение дел на Дальнем Востоке. Про анархистов, разгромивших в борьбе за бесплатный проезд автовокзал в Бразилии, и про найденную в Иерусалиме глиняную табличку с проклятиями шести божеств…

Можно было бы.

Но портал 59.ru опубликовал текст, автор которого – Дмитрий Жебелев, один из организаторов пермского движения «Дедморозим». Оригинал текста по этой ссылке [3]. Сам текст, вот он, закройте глаза, прежде чем читать:

«Бывают моменты, когда все – амба, кирдык и безысходность. Когда хочется взять руками за шею того, кто виноват – и трясти, трясти, трясти его, пока весь дух не вытрясешь. А никто не виноват.

На днях отвозил малышку с мамой и вещами из одной больницы в другую. На удаление глаза. Без этого не обойтись, чтобы рак не успел распространиться по всему детскому организму и не убил ребенка. Ситуация из тех, когда ты больше ничего не можешь сделать. Только приехать, помочь донести тяжелые чемоданы и все.

Девочку зовут Света и ей еще нет трех лет. Первое, что она спрашивает, когда мы приезжаем в новую больницу: «А сачем ми десь? Апять лечиса?» И нет никаких сил отвечать «да», зная, что за этим стоит. Все, что ты можешь, только кивнуть головой.

Попасть в палату с первой попытки не удается – врачи отказывают, и по незнанию ты начинаешь радоваться и надеяться, что зря приехал. Однако затем оказывается, что им просто не хватает анализов с прошлого места лечения. «Сделаете – завтра госпитализируем», – сухо приговаривают они твой оптимизм к смерти. Не так-то просто с первого раза удалить ребенку глаз в таком бардаке.

На следующий день у нас на руках уже есть все бумажки и нет ни одного повода отложить операцию. А спустя еще несколько суток мне уже звонит мама Светы: «Мы вас, наверное, уже достали, но не могли бы вы помочь нам с переездом обратно?» Все случилось, и пора возвращаться в старую больницу.

Я еду за Светой и тащу с собой говорящую куклу. Это, если знаете, есть такая глупость – когда в детстве тебя ведут к стоматологу удалять зуб, то потом покупают какой-нибудь подарок. Как бы в награду – особенно, если не плакал. Я понимаю всю глупость своего поступка, но никак не могу удержаться от попытки вызвать у девочки улыбку.

И вот мы уже вернулись из глазного отделения в онкоцентр. Мама убежала оформлять бумажки. А я и Света сидим друг напротив друга в пустом и гулком помещении приемной. Она крепко-крепко держит куклу, иногда пытаясь аккуратно щупать ее – чтобы лучше понять, как та выглядит. И все время, без остановки, раз за разом нажимает на кнопочку, чтобы она говорила: «Расскажи мне сказку! Мама! Улыбнись!» Эти механические фразы прогоняют тишину. И, наверное, становится не так страшно, когда ничего не видишь.

Через неделю мне звонит Люда – наш координатор по онкоцентру. Говорит, Свету с мамой снова надо отвезти в глазное. Придется удалять второй глаз. И вот теперь мне кажется, что стало страшно по-настоящему. Хотя это не так.

Мы со Светой проводим два часа 13 минут в очередях на госпитализацию для операции. Хотя перевод и процедура согласованы заранее. Девочка сидит в маске на коленях у мамы и в перерывах между сном плачет от усталости. Спустя детскую вечность попадаем в палату – на одну из шести коек взрослого отделения с пятью бабушками-соседками.

Я выполнил поручение Люды до конца и иду искать заведующую глазного отделения, чтобы уведомить, что у них, скорее всего, какой-то серьезный сбой в работе. Ну ведь не может быть так, чтобы трехлетняя девочка с раком, после удаления одного глаза, должна была проводить часы в очереди на удаление второго. Не бывает на свете таких регламентов, в которые такое могло бы укладываться. Нахожу главную и вежливо сообщаю, что так жить нельзя. Мне не менее уважительно отвечают, что можно.

Это был последний день в жизни, когда Света видела меня.

В следующий раз я везу ее за вторым глазным протезом. Меня больше нет. Я – только слова, которые слышит ребенок: «Привет, Света!»

Мы возвращаемся спустя несколько часов, и я снова появляюсь в словах мамы: «Света, скажи дяде Диме спасибо!»

Теперь стоп. Остановитесь. Прочитайте, закройте глаза и послушайте: «Паиба!»

Спасибо за глазной протез, за удаление первого глаза. Ах да, и за второй тоже. Так слышу я. И это все, с чем связано мое появление в жизни Светы. Если приехал дядя Дима – значит все, тьма. Сначала на одну половину. А потом и на вторую.

Несмотря на удаление глаз, у Светы осталось немного шансов – супержесткая химия в Москве и, если в свои три года она выживет после такого, то подсадка собственных стволовых клеток. Один такой ребенок в Перми уже был – умер. Но среди всех прошедших через подобное лечение, говорят, пока есть и живые.

Хотя, может, у вас есть сто тысяч? Или вы миллионер? Или миллиардер? Насрать. Никакие деньги, ни вы, ни я Свете не помогут. И вот теперь. Только теперь. Становится страшно по-настоящему».

Сайт пермского движения «Дедморозим»: http://dedmorozim.ru/ [4]

Ветка «Помощь детям» Березниковского форума: http://berforum.ru/forum/89-pomosh-detjam/ [5]

Храни вас Бог.