Поэт – проводник между небом и землёй

17 апреля друзья и родные Юрия Маркова отмечали сороковины со дня его смерти. Пустота, образованная его уходом, еще не совсем осознана, еще саднит свежей раной. Юрий Петрович был масштабной личностью, и его творчество, глубина его философской лирики явно недооценена. Мы представляем нашим читателям запись разговора с Юрием Марковым, состоявшегося шесть лет назад, накануне 60-летия поэта.

– Юрий Петрович, для вас приближающийся юбилей – повод подвести некоторые итоги, оглянуться, какая жизнь получилась – правильная или нет? Или для итогов еще рано?
– Да нет. Вообще, в среднем российские мужики живут всего до 58 лет, так что сейчас у меня уже пошёл льготный, подарочный отрезок… А правильная жизнь или нет – это не то слово, в этих терминах я никогда не оценивал. Как там, в Библии: «Кто сам без греха, пусть бросит в меня камень». И потом, что считать грехом, тоже еще неизвестно. Чем дольше живешь, тем больше вопросов, тем сильнее ощущение: «Я знаю, что я ничего не знаю…»

– Это печально.
– Еще печальнее было бы, если бы человечество все знало наперед. Хотя и говорят, что поэт без беды состояться не может… В новой книжке (речь шла о книге «Переводы с души», вышедшей в свет в конце 2005 года. – Прим. авт.) у меня есть утверждение: «Хорошо, когда плохо». В этой фразе есть надежда, что сейчас все плохо, а потом будет хорошо. Про счастье тоже есть своя максима – если оно и возможно, то оно сиюминутно или вообще невозможно…. Есть только миг, правильно сказали ребята.

– Поэтами, говорят, не рождаются. А как человек становится поэтом?
– Для меня не было вопроса, кем стать. Просто что-то взяло и повело меня за руку, а что это – черт его знает. Проблем с выбором не было, потому что я рано начал писать. Может быть, судьба приводит к этому… Я детдомовский, как многие писатели. Судьба, жизнь делают из человека творца, но большинство попадает в другую сторону. Каждого человека приводят, а потом уж как повернется. Есть творцы и есть потребители – чего угодно, мастерства, искусства. И один процент, который делает новое – творцы.

Дар – любой, к музыке, к слову – это и ремесло, и в то же время это плаха. Он дал тебе божественное Слово – и ты страдаешь. Люди, естественно, не понимают. На любом производстве пренебрежительно относятся к музыкантам, к стихоплетам. Они не понимают, что все, что вокруг, на чем они спят, под какой крышей живут, – все это сделано талантом всего одного процента всех людей, страстью творцов.

– А что для Вас внутренняя свобода, свобода духа? Может, именно этим качеством творцы отличаются от других?
– С этим тоже все непонятно. Вот дали в России сейчас свободу, что получилось? Опять одни вопросы. В советские времена было невозможно высказать свою душу, в кино, в театре, в литературе – ну, писали в стол… Многие тогда диссидентствовали, собирались на кухнях, мечтали о свободе. А когда все это разрешили – перестали читать книги, многие переметнулись к красным, зеленым, голубым. У творцов, в отличие от потребителей, совершенно другой мир. Мы совершенно разные, хотя ходим по одной земле, на одной планете, рядом с той же самой красавицей. Параллельные миры. Якобы их не видно. Да видны они, надо только почувствовать.

– Вам всегда было мало одной работы над словом, всегда уклоняло то в музыку, то в живопись, то в фотографию. Почему?
– И сейчас то же самое делаю. Пытаюсь в разных жанрах. Хочу книгу для детей написать (Юрий Петрович написал и издал эту книжку. – Прим. авт.) Дети – совершено особый мир. Третий мир, тоже отличный от творцов и просто людей. Очень люблю за ними, за детьми, наблюдать.

– А что бы Вы хотели передать, оставить своим внукам? Может, от чего-то предостеречь?
– Для меня самое главное – это любовь к людям. Потому что я сколько ни наблюдал злых людей – у них все наперекосяк, сами сохнут как подрубленные дерева. Но тяжелая это работа – доброта...

– Почему тяжелая? Она же должна радость приносить?
– Конечно, приятней дарить, чем принимать подарки. Но… трудно такие вещи объяснять. Попробуй-ка быть добрым всегда и ко всем без исключения. Часто привожу такой случай: двадцать градусов мороза, женщина в мужском туалете на Советской площади (был такой, сейчас его уже нет), сидит в луже мочи, прижавшись спиной к батарее. В женском отделении ее бы выгнали с презрением, а мужики с терпением обходят, на одеколон иногда дадут… Попробуй помочь другу – сразу отражается на семье, все начинают тебя ненавидеть – в общем, трудная работа. Быть добрым для всех – это Господу Богу только под силу. Но стараться надо.

– Получается, поэт – как бы служитель?
– Он слушает сферы, находит отклик. Служит проводником между небом и землей, я не говорю – Богом, скажу мягче – небом. И, как у попа, у поэта есть своя паства. Только у него, наверное, еще шире паства, он пасет и тех людей, которые не ходят в церковь. Правильно сказал Евтушенко: «Поэт в России – больше, чем поэт». Он, наверное, это и имел в виду.

– Поэты – влюбчивые люди. Полюбил-разлюбил, стихи написал. Так?
– Так ведь не зря Ахмадуллина написала: «Любите, девочки, поэтов». А почему их любят? Потому что поэты, хотя бы в тот момент – обожают. То есть у них голое сердце, они просто больше чувствуют, это ближе к женской мембране. Кроме того, как правило (я не имею в виду себя), они и оснащены лучше для этого дела. В разных пределах, но лучше. Именно это природой и предписано. К тому же они и более образованны, чем другие.

– Вы можете про кого-то сказать: это главная женщина моей жизни, моя Прекрасная Дама? Или это бестактный вопрос?
– Нет, я отвечу: это – Муза. То есть бесплотная женщина.

– Вы всю жизнь дружили с Алексеем Решетовым. Не обидно было жить как бы в тени большого таланта?
– Об этом уже Михаил Смородинов писал в газете «Звезда», в статье «В тени от облака». (Смородинов, кстати, сказал про мой сборник «Избранное»: «Это, наверное, лучшая книга третьего тысячелетия»). Дружба у нас с Лешей была, в любом случае. Во-первых, он всегда был мне рад, это безусловно, а во вторых, я был для него как бы непонятным и в то же время каким-то раздражающим пятном. Все это есть в моем эссе «Ушел, и не с кем говорить», напечатанном в журнале «Кама» и в трехтомнике Решетова. И в моей новой книжке тоже оно есть.

Мне часто задают вопрос, был ли он моим учителем. Я однозначно говорю, что нет, мы совершенно разные. То, что я был как бы в тени, это мне пошло на пользу. У меня нет этой басенности, этих уменьшительно-ласкательных суффиксов. И от образов я отказался, это ни о чем, и легко писать, и у Лешки этого тоже полно: «Я тебя брошу как птицу в небо, а ты меня как камень на дно…» Для меня это просто не интересно. Он прекрасно это знал. А насчёт того, кто лучше, а кто хуже, так вон и Медведев (Александр Медведев – московский поэт березниковского происхождения, друг юности Юрия Маркова. – Авт.) считает себя гением. Я тоже его стихи люблю, он, конечно, мастеровитей нас всех. Другого не достает… Медведев – он как бы представитель Москвы, это они там соревнуются, кто лучше, кто хуже, там другое все… Критики говорят, что мои стихи ближе к тютчевской традиции, философской, но даже и это не совсем так. Решетов к этой линии никак не принадлежит, он такой народно-советский. У нас были чисто дружеские отношения, все мы черпали от него. Все-таки он старше на 9 лет, тогда уже был членом Союза писателей. Его рано приняли, в 1965 году. Литературная судьба у него складывалась удачно. Бог все-таки есть, раз уж жизненная судьба у него не получилась…

Но Решетов меня нигде не продвигал, не толкал, единственное было – врезочка его к публикации моих стихов в газете «Молодая гвардия» в самом начале. Была такая областная молодежная газета.

В 1983 году моя подборка была напечатана в московском ежегоднике «День поэзии». Ни одного пермяка там еще не было. Составителем в тот раз был Юрий Кузнецов, замечательный русский поэт. Я с ним потом долго дружил. И еще в редколлегии была известный литературовед Инна Ростовцева. А я тогда просто послал стихи в «Литературную газету», и Ростовцева заинтересовалась, ответила мне. Потом уже я и Решетова им открыл, привез его сборник в Москву почитать Юрию Кузнецову, а от него стихи Решетова попали составителю «Антологии неизвестных поэтов» Вадиму Кожинову, известному в свое время философу и литературному критику. Так стихи Решетова попали в московские издательства…

– Судьба Ваша часто складывалась так, что Вы стояли на краю смерти, заглядывали за край. А теперь умирать не страшно?
– Нет, смерти совершенно не боюсь. Вот Лёшка боялся, я знаю, он мне говорил. Хотя и написал: «Поэты погибают не от пуль… Самих себя не берегут поэты». Точно сказал.

Стихи Юрия Маркова из последней книги «Клинопись сердца» (2008):***
Господи! Воля твоя!
Вот я стою пред тобою.
Где-то вдали мы родня,
Что же случилось со мною?
Нету ни бунта, ни слез.
Также и нету смиренья.
Что-то сломалось всерьез
В детской игре «вдохновенье».
Городом правит зима,
Пестуя дикую стужу.
Господи1
Дай мне ума
Не обнародовать душу!

***

Побелел иван-чай.
Засветились рябины.
Скоро с неба на землю падут холода.
Я стою посредине сентябрьской картины.
Неизвестный художник, зачем ты сюда
Заманил меня светом напуганной рощи,
Золотой перекличкой вершин и корней?
Увядая повсюду, природа не ропщет,
Только воздух от грусти ядреней, хмельней.
Вот зачем ты меня заманил в эту пору:
Чтобы я научился неслышно страдать,
Чтобы я научился любви и простору,
За которым не страшно уже умирать.

***

Красное солнце зашло.
Черные тучи сгустились.
Больно, аж сердце свело –
Где это мы очутились?
Ветром с черемух свело
Тонкие белые шали.
Холод, а в сердце тепло –
Это тепло от печали.
Сквозь дождевое стекло
Гляжу на лесные массивы.
Грустно, а в сердце светло –
Это светло от России.