Мой Питер, или Шесть дней одиночества

Меряю шагами вымощенные брусчаткой тротуары, смотрю в серое, торжественно безучастное небо, смахиваю с лица капельки моросящего дождя... Уныние и рефлексия — неизбежные черты русской интеллигенции — в Санкт-Петербурге незаметно становятся частью твоей натуры. Они проникают в тебя вместе с пропахшим речной водой воздухом. Вдруг замечаешь, что никуда не торопишься, а руки сами тянутся к хорошей книге.

«УГОЛ» ЗРЕНИЯ
На 6 дней в Питере моим пристанищем стало помещение, отдаленно напоминающее жилые чердаки из романов Достоевского. Сыро, холодно и тоскливо. Горячая вода есть, но бежит тоненькой неуверенной струйкой. Вхожу в свое жилище через железную дверь прямо из арки. Соседей нет никаких, даже безразличных. Окна намертво закрыты фанерой. Дневной свет проникает в этот «угол» тоненькой полоской и лишь в утренние часы, когда солнце заглядывает вглубь питерского «колодца».

Впрочем, в моем распоряжении две комнаты, одна из которых оборудована под художественную мастерскую. У меня есть холодильник, кухня и даже телевизор с тремя каналами. За все эти удовольствия я плачу мизерную по питерским меркам сумму – 500 рублей за день. (В самом дешевом мини-отеле суточная цена номера составляет не менее 1600 рублей).

Вдохнув спертый запах канализационных труб, я сказала себе: «Хотела одиночества – получай» и «понесла свой крест».

БЛЕСК И МОЛЧАНИЕ «ИСААКИЯ»
Прежде, чем поехать в Питер, я, по совету «знающих» людей, составила культурную программу на каждый день. Информацию брала из Интернета, план получился большой и обстоятельный. (Кстати, графики работы музеев мне очень пригодились).

Следуя рекомендациям гостей Санкт-Петербурга, сначала отправилась к Исаакиевскому собору. Мне говорили, что я влюблюсь в этот город, когда увижу его с высоты соборной колоннады. Не влюбилась… Хотя мужественно преодолела ради этого все положенные 200 ступеней. Плотно прижавшиеся друг к другу здания, ржавые крыши, строительные краны, частично отреставрированные архитектурные памятники и купола соборов в дымке. Питер с высоты ста метров предстал довольно скучным, не очень ухоженным и даже сумбурным.

Побывала на экскурсии в Исаакиевском соборе и, уходя, несколько раз оглядывалась. Поразило в нем не то, о чем так охотно говорили экскурсоводы: не колоссальность, не дороговизна, не количество израсходованного мрамора, золота и гранита… Не тяжесть колонн, не уникальность мозаик и фресок. Восхищало и заставляло оборачиваться ощущение, что такая красота могла быть сотворена только во имя Веры.

К сожалению, став дорогим музеем, предметом гордости, собор потерял главное – он перестал быть намоленным местом. Вообще, стремление современного Санкт-Петербурга хорошо зарабатывать на истории и вере возмущает. Вход в Исаакиевский собор и на колоннаду стоит 250 рублей, а в храм Воскресения Христова (он же Спас на Крови) – 320 рублей. Для иностранцев еще дороже! Глядя на очередь немцев в превосходный храм, построенный в 1907¬ом году на том месте, где в 1881¬ом народовольцы убили императора Александра II, невольно внутренне содрогаешься. Построен, чтобы грех замолить, а стоит на бойком месте и деньги зарабатывает. Бизнес на Крови, а не Спас…

ТУРИСТИЧЕСКАЯ ПЕРШПЕКТИВА
Невский проспект (в XIX-ом веке его называли Большой Першпективой) на всем его протяжении – сегодня отнюдь не российская улица. Он отдан во власть и на поругание туристам. Самые ангажированные архитектурные, художественные достопримечательности Санкт-Петербурга находятся где-то здесь. И потому на Невском невозможно пообедать на сумму меньше 350 рублей. Зато кондитерских и лавок сувениров здесь хоть отбавляй. На Аничковом мосту гостя города подкарауливают катеры с экскурсионной программой по каналам и мостам. Цена колеблется от 400 до 550 руб­лей. Здесь много народа, книжных магазинов и иностранной речи. На современном Невском проспекте сложно представить прогуливающегося Александра Сергеевича Пушкина или Акакия Акакиевича Башмачкина – уж больно он стал рыночно-московским.

ПЕТЕРГОФ И ПУШКИН
«Съездить в Санкт-Петербург и не побывать в этих городках – непростительная оплошность», – говорили мне. Действительно, это так. Петергоф и Пушкин многое в облике современного Питера объясняют. С одной стороны, в городе чувствуется твердая рука создателя – Петра Первого. По-настоящему понять широкую натуру царя можно только в Петергофе. Такого количества фонтанов изощренной конструкции, стройных, словно по линейке вымеренных зеленых насаждений, позолоты и разных иноземных «выдумок» вряд ли в России где-то еще можно отыскать. Не такой ли сегодня и Петербург? По-военному лаконичный и сдержанный (поэтому еще не построенный «Охта-центр» для любого петербуржца — словно бельмо на глазу) и одновременно тяготеющий к европейским излишествам (местные миллионеры скинулись на иллюминацию местной телебашни – безумно дорого, зато блестит и переливается).

Другую, чаще всего, скрытую от глаз туриста сторону Питера воплотил и, мне кажется, в концентрированном виде сохранил в себе город Пушкин. В Царском селе – минимализм и тишина. Поэтическая атмосфера Пушкина настраивает на созерцание и отрицает всяческую суету: здесь невозможно думать о деньгах, славе и войнах. Гуляешь по усыпанным желтыми листьями аллеям парка, и на ум приходят строчки гения этого места – Александра Сергеевича Пушкина и завсегдатаев питерского «подвала» «Бродячая собака» – Анны Ахматовой, Александра Блока, Осипа Мандельштама.

«ИНТУИТИВНЫЙ» МАРШРУТ
До вечера второго дня я действовала, согласно составленному в Березниках плану. Истоптала ноги до мозолей, устала от шума и пустоты. В довершение, поддавшись извечному питерскому смогу, простыла. Вечером, надев всю теплую одежду, которая у меня была, легла под одеяло на по-спартански жесткую кровать. Страшно хотелось домой, в родной маленький городок. Пусть без Першпектив, но и без пафоса. Перебирала мятые листы плана и вдруг поняла, что следовать маршруту отныне не могу и не хочу.

Наутро, выйдя на станции «Гостиный двор», ощутила свободу идти туда, куда глаза глядят. Глаза глядели на Казанский собор. Памятник победы русского народа в Отечественной войне 1812 года построен по проекту Андрея Воронихина. Того самого талантливого архитектора и бывшего крепостного Строгановых, по замыслу которого был построен Никольский храм в Усолье. Грандиозная колоннада из 96¬и колонн перед северным фасадом храма рождает иллюзию мгновенного перемещения во времени. Вот только ты был в XXI-ом веке, посреди шумного Невского проспекта, а сейчас ты в начале XIX-ого, перед архитектурным «родственником» римского Собора Святого Петра. Вход в Казанский собор, в отличие от Исаакиевского и многих прочих, бесплатный.

Внутреннее убранство собора не назовешь богатым в традиционном понимании. Здесь мало блеска, высокий собор освещен лишь светом сотен зажженных верующими свечей. В очередь к чудотворной иконе Казанской Божьей Матери стоят люди. Богородица, кажется, смотрит в твою душу, и в интимном этом разговоре ты — малое неразум­ное дитя, у которого впереди непростой, но прекрасный земной путь…

Тот день выдался действительно прекрасным. Под моросящим дождем я проплыла на экскурсионном катере под 25-ю мостами. Окутанный дождливой пеленой Петербург с воды казался таинственным незнакомцем, которому ты чем-то приглянулся, и он неожиданно, гремя тяжелыми засовами, начинает открывать тебе свои тяжелые, скрипящие двери. Женщина-экскурсовод, по-видимому, тоже влюбленная в этого печального красавца, упоенно читала стихи, написанные в Петербурге: «Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет…».

Остальные три дня прошли на одном дыхании. Удивительным образом мне попадались на глаза афиши камерных, не ангажированных мероприятий. Было чувство, что я попала в тот самый Петербург, который увидели и полюбили поэты Серебряного века. Тот самый Петербург, в котором появился Большой Драматический театр имени Товстоногова, Александринский и Мариинский театры. Тот самый незримый Петербург, который существует и сегодня. В концертных и кинозалах, в литературных кафе и на тихих набережных питерских каналов, где можно говорить шепотом и быть при этом услышанным.