О том, что нельзя называть

За всю прошлую неделю, переполненную тревожными событиями на российском финансовом рынке, ни один из наших руководителей ни разу не назвал происходящее кризисом. Вообще это слово употреблялось ими куда реже, чем, казалось бы, диктуют обстоятельства, — и исключительно насчёт происходящего за рубежами России. Конечно, сохранение невозмутимости в горячих ситуациях входит в должностные обязанности первых лиц, но в данном случае, похоже, дело не только в этом. Потому что ведь и их собеседники слова кризис старались при них не произносить — во всяком случае, судя по газетным отчётам о встречах президента и премьера с бизнесменами, — хотя те же самые люди в разговорах, скажем, с журналистами драматического термина отнюдь не избегали. Отчего так?Простейший ответ легко найти в словах самих президента и премьера. Мировой кризис — да, несомненно есть. Но России он не страшен: все фундаментальные показатели нашего экономического развития хороши или как минимум нормальны, а денежные подушки, ставшие результатом разумной экономической политики последних лет, позволяют нам не опасаться, что цунами мирового кризиса захлестнёт и нас. Сложившаяся ситуация — понимаете, не кризис, а сложившаяся ситуация, — разумеется, требует чёткой реакции от властей, но громкого имени кризиса никак не стоит.

В качестве «хорошей мины» это вполне уместно, но не очень согласуется с фактами. Если на заправский кризис не тянут обвал и паника на фондовом рынке — что же ещё там должно было произойти? Он должен был закрыться? Так он, в сущности, и закрывался. Или если то, что творится на межбанке, не есть пока кризис доверия, то когда же его констатировать? Когда Сбербанк с ВТБ откажутся кредитовать и друг друга? Да, наконец, и принятые правительством меры. Срочные меры на общую сумму три триллиона рублей есть, а кризиса нет — и не было? Замечательно интересно.Естественно предположить, что слово не произносится потому, что значит слишком много. Сказать, что нас постиг кризис и мы его преодолеваем, — значит сказать, что мы признаём несовершенство нашей политики, приведшей к кризису, знаем, что и как в ней нужно менять, — и начинаем эту работу прямо с нынешнего дня.Ведь речи о том, что беды на нашем финансовом рынке суть прямое следствие заморских событий, и верны, и обманчивы одновременно. С одной стороны, конечно же, следствие. Жёсткие критики режима любят указывать, что обвал рынка стал ему (режиму) наказанием за «кошмаренье» бизнеса и особенно — за «неадекватную реакцию» на Саакашвили.

Но простите: вот вам другой экспортёр углеводородов, Норвегия. С Грузией она не воевала и не посылала доктора к «Мечелу». Результат — в терминах фондовых индексов — не намного лучше, чем у нас. Или Украина. Обвал гораздо круче нашего (с начала года на 70%), хотя уж такая демократия, что только держись, — и дешевеющую ныне нефть покупает, а не продаёт. Так что спорить не приходится: на фондовом рынке наведённый эффект сейчас явно заглушает почти любой местный колорит. Но, с другой-то стороны, не в одном же фондовом индексе дело (да он уже и выправляется). Возьмите инвестиции. Более двух лет они росли у нас на двадцать с лишним процентов в год; за несколько последних месяцев темп их роста упал почти до нуля — это покойные братья Леман его уронили?Или резвый рост импорта при стабильности экспорта — это Федеральная резервная система нам наворожила? Если же в этих неприятных событиях сказалось и несовершенство экономической политики — как с ними бороться, если этого несовершенства не признать? Но ни признавать, ни менять власти почти ничего вроде бы не собираются. Во всяком случае — на благо бизнесу.«Как же ничего! а три триллиона?» А вот так. Волна благостыни, хлынувшая в конце прошлой недели на отечественную финансовую систему, поначалу поражает воображение: туда куча денег — и сюда куча денег — и даже на развитие ипотеки (вот уж совершенно невозможно понять зачем) тоже 60 млрд рублей. Но если чуть-чуть присмотреться, начинаешь понимать, что бизнесу — будь то банковскому или прочему — обломится совсем не много. Во-первых, основную часть денег казна либо совсем не выпускает из рук, либо выпускает очень ненадолго. Во-вторых, получателями неизменно оказываются структуры, прямо или чуть косвенно контролируемые государством.

Единственным, кажется, исключением стало снижение нормативов резервирования, от которого деньги получат все банки; но и тут — они получат всего лишь возможность недолго попользоваться собственными деньгами. В-третьих, казна не намерена всерьёз поступаться своими правами, собираясь, напротив, их наращивать. Бизнес просил, понизив НДС, сократить налоговое бремя примерно на 2% ВВП. В приступе щедрости казна облегчает амортизацию, даруя примерно 0,2% — как раз на порядок меньше, считая с некоторым (неизбежным) облегчением платежей для нефтяников — аж 0,5%! И ни в чём, ребята, себе не отказывайте. При этом долю в тех акционерных обществах, где контрольный госпакет уже есть, казна будет повышать. Ну а что Сбербанк и ВТБ получили дополнительную возможность вдумчиво и планомерно поглощать те банки, что им приглянутся, незачем отдельно и говорить.

Так что, когда пыль осядет, выяснится новая степень огосударствления российской экономики — и она будет заведомо выше прежней. Как будто прежней было недостаточно; как будто, например, чрезмерно быстро наросшая задолженность госкомпаний и ставшие её следствием пики выплат во втором и третьем кварталах не сыграли столь печальной роли в нынешнем кризисе ликвидности; как будто проблемы эффективности государственных вложений, так и не решённые в советскую пору, мы уже научились щёлкать, как семечки. Нет, в этом смысле мы вполне вписываемся в нынешнюю мировую тенденцию: американское правительство, грубо национализировавшее сначала двух ипотечных, а потом и страхового гиганта, тоже словно играет в военный коммунизм. Но там национализированным структурам предстоит работать в сплошной рыночной среде…

Президент с премьером правы — в том смысле, что настоящей глубины экономический кризис у нас ещё не достиг. Четыре всадника не прошли ещё через Рокский тоннель — или откуда там они к нам выдвигаются. Ещё есть время сделать более расчётливые и более системные ходы.

Текст: Александр Привалов [2], научный редактор журнала «Эксперт»