Нет, он не Путин, он другой

Двухдневная комбинация прошлой недели вряд ли была случайной. В четверг Владимир Путин рассказал о «личной химии» в отношениях с Дмитрием Медведевым, а в пятницу сам будущий президент начал презентацию своей программы со ссылки на речь Путина о стратегии до 2020 года. Программа преемника действительно не противоречит целям, заявленным предшественником, если говорить о среднем классе в 60% населения или поощрении частной инициативы. Но все же о преимуществе свободы «во всех ее проявлениях», о независимых СМИ и неприкосновенности частной собственности Медведев говорил больше Путина.

Гармония между свободой и правопорядком — вот к чему нужно стремиться в ближайшие четыре, а может, и восемь лет. Проблемы, признал Медведев, есть и с тем и с другим. Экономику нужно меньше регулировать — слишком велика в ней роль правительственных директив и госкомпаний. С правопорядком тоже не все ладно: кандидат предложил принять национальный план по борьбе с коррупцией.

Это уже было — и антикоррупционная комиссия во главе с премьером, созданная Путиным в 2003 г. и благополучно забытая. И обещание создать единый госорган для борьбы с вечным злом, данное Виктором Зубковым при утверждении его премьером. Воспоминания навевали и другие красноярские тезисы. Будущий президент почти цитировал программу Грефа образца 2000 г., когда заявил, что «многомесячные согласования, необходимые для начала бизнеса и строительства, должны уйти в прошлое».

Были и совсем конкретные предложения. Например, создание специальной госкомпании по строительству дорог: почему-то изначально предполагается, что она будет распределять бюджетные деньги лучше, чем нынешнее ведомство — Росавтодор. Или организация специального фонда для выплаты гражданам компенсации за несправедливые решения и волокиту в судах. Любопытно, сколько положат в этот фонд? По одной только сумме можно будет понять, во сколько государство оценивает качество судебной системы.

Почти революционно прозвучала идея, что «большинству государственных чиновников в советах директоров компаний не место» и «на их смену должны прийти по-настоящему независимые директора». Сейчас едва ли не все высшие чиновники, начиная с премьера, входят в советы директоров, а то и возглавляют их. И собираются там остаться — судя по кандидатурам, внесенным на собрания акционеров. Впрочем, если дело дойдет до выбора, место в руководстве госкомпании может оказаться дороже. Что мешает Игорю Сечину, который вряд ли останется в администрации президента после выборов, стать независимым председателем совета директоров «Роснефти»?

Гораздо более системным оказался налоговый блок программной речи. «Государство должно собирать ровно столько налогов, чтобы национальный бизнес не разбежался по другим странам» — какой либерал не подпишется под этой фразой? Медведев фактически реабилитировал использование офшоров: компании, прибегающие к их услугам, не изменяют Родине, а реагируют на высокие налоги. А чтобы вернуть хотя бы часть операций с российскими ценными бумагами на родной рынок, Медведев предложил освободить от налогов доход от их реализации.

Медведев подтвердил и углубил объявленный Путиным курс на снижение и унификацию ставки НДС (подробнее см. с. 58). Смысл этого, как и других обещанных послаблений, — поощрение инноваций и вложений в человеческий капитал. Поэтому от ЕСН и подоходного налога предложено освободить суммы, которые граждане и компании тратят на медицину, образование и пенсионные накопления. НДПИ и экспортные пошлины — реформировать так, чтобы производить высокооктановый бензин было выгоднее, чем мазут. Если речь идет о налоге на прибыль, то нужно освободить от него расходы на научные исследования и разработки.

В общем, президенту Медведеву и премьеру Путину будет чем обрадовать бизнес и огорчить Минфин. В то, что они займутся налогами, верится больше, чем в ожидающие нас независимость судов и честность чиновников. Исправить Налоговый кодекс проще, чем мозги, как однажды высказался главный кремлевский эксперт Аркадий Дворкович: в российских условиях низкие налоги могут служить хоть какой-то компенсацией неспособности государства довести до конца другие реформы.

Текст: SmartMoney [2],
Фото: Дмитрий Азаров