Полгода назад мы разговаривали с автором книжки «Я – чеченец» Германом Садулаевым, юристом из Петербурга, и он сказал: «Я хочу написать чеченские Веды, чеченскую Тору – книгу, которая позволит народу остаться народом, даже если он будет рассеян. Наверное, я сумасшедший».
В ноябрьском номере журнала «Знамя» напечатано произведение под названием «Илли» - чеченский эпос, написанный Германом Садулаевым.
Мы встретились у его работы, долго ехали куда-то на окраину Питера в раздолбанной двадцатилетней «волге», пока он рассказывал биографию: родился в Шали, после школы уехал поступать в Ленинградский университет на юрфак и остался в Питере. Работает юристом в небольшой компании, в Новгороде есть жена и дочка.
Потом мы сидели сначала в кафе, а потом у него дома и разговаривали. Я была под впечатлением его книжки «Я – чеченец» - сборника из четырех коротких повестей о Чечне. Под впечатлением – мягко сказано. Я до сих пор думаю, что это главная книжка, которая написана про чеченскую войну. Про Чечню вообще. Вообще про войну. Еще я думаю, что ее надо издать тиражом в 150 миллионов экземпляров, чтобы смог прочитать каждый житель России, и тогда чеченская война закончится. Потому что все русские станут чеченцами, и воевать будет не с кем. Книжка Германа превращает тебя в чеченца.
«Может, я напишу еще настоящие сюжетные романы и повести. Потом. А сейчас, сейчас толчками выходит кровь. Это не темно-синяя венозная кровь, текущая размеренно и плавно. Это алая, артериальная, она бьет фонтаном из горла. Ее будет трудно отстирать, вы знаете?
Не читайте дальше.
И еще, это как кассетная бомба. Большой контейнер, он раскрывается в небе, из него кучей небесных ежиков выпадают бомбы поменьше, размером с детский мяч, а в каждом мячике – смертельная начинка: шарики, осколки, иглы.
Что-то попало в сердце?»
- Меня спросили в одном издательстве: для чего вы это написали, это же страшная вещь? Мне ничего не оставалось, как ответить им правду: я написал это, чтобы сделать людям больно.
Он рассказывал про то, как писалось. Мне казалось, что написав это, можно сойти с ума. Он объяснил – наоборот, это был единственный способ сохранить рассудок:
- Я писал эти повести в очень странном состоянии. Наверное, это что-то среднее между экстазом и сумасшествием. Тебя преследуют кошмары, во сне и наяву. Ты видишь мертвых людей с открытыми и закрытыми глазами. Ты чувствуешь, что все, что происходило когда-то, не кончается. Оно продолжается в каком-то вечном повторении, вот сейчас. Сейчас, каждую минуту первый раз бомбят Шали. И ты стараешься записать это, как первобытный дикий человек, веривший в магию слова. Ты надеешься, что если облечь этот ужас в слова, то он застынет и перестанет происходить каждую минуту. Он будет на бумаге, в клетке слов. Это был мой шанс выжить.
«Для кого я пишу эту книгу? Никто не будет ее читать, никто не сможет ее понять. Ни по ту, ни по другую сторону огня. Ни одно из имен героев этой книги не обладает шумной известностью, ведь никто и не знал этих людей, когда они были живы.
Для кого я пишу эту книгу? Для них. Никто не знал этих людей, когда они были живы. Теперь ничего не осталось, и кажется, что их не было. Но они были. Это мой город – город мертвых – и я должен выгравировать табличку для каждого дома».
Я спросила – стало ли легче?
- Да, - сказал он. - Внутри меня перестали взрываться бомбы.
Про то, что такое быть чеченцем, мы тоже говорили. Он объяснял, что милицонеры ничего не понимают в приметах «лиц кавказской национальности», и что среди чеченцев полно голубоглазых и русых – как сам Герман. Но чеченца действительно всегда можно узнать.
- Как?
- Не могу объяснить, - развёл руками Герман. – По походке, по посадке головы...
Вскоре после этого я смотрела фильм «Прорыв» - пропагандисткую «патриотическую» клюкву, основанную на реальных событиях – гибели 6-й роты Псковской дивизии в Аргунском ущелье зимой 2002 года. И вспомнила слова Германа, когда увидела идущих по горам «боевиков» - лиц не было видно, но актерскую массовку, одетую в камуфляж и снабженную черными бородами, безошибочно выдавала походка. С тех пор я присматриваюсь к мужчинам на улице...
А еще он рассказывал про то, что хочет написать чеченские мифы.
- Чеченцы как народ находятся в эпической стадии – в той стадии, в которой находились древние греки во времена Гомера или арийцы во времена заселения Индии. Просто так случилась, что эта стадия развития нации пришлась на мир с мобильными телефонами, Интернетом, автомобилями. Мы ходим в офисы, но у нас осталось то же сознание, которое еще не подразумевает полного выключения индивидуума из общества. Поэтому когда за тысячу километров убивают твоего соплеменника, ты чувствуешь это кожей. В каком-то смысле у вас одно сознание на весь народ. Не зря же говорят, что у мифов нет автора – его действительно нет, потому что кто-то просто записывает то, что и как чувствует весь народ.
Хороши же будут чеченские мифы, если они пишутся сейчас?..
- Да, это очень страшно. Хотя... кому было легко? Разница только в том, что у греков или арийцев была в запасе пара тысяч или хотя бы сотен лет на то, чтобы стать нацией. А у чеченцев, возможно, нет и двадцати, потому что нас могут рассеять и уничтожить.
«Мы потеряли корни уже давно, еще до того, как начались войны. Мы бы даже не помнили, что мы чеченцы, но нам напоминают об этом. Если мы забудем, нам покажут наш собственный паспорт.
Вплоть до последних времен чеченцы были лишь конгломератом разношерстных племен, которые никогда не были способны объединиться до конца, создать собственную государственность и сформировать единую нацию. Но если война «до последнего чеченца» не будет завершена, если чеченцы выживут и станут народом, благодарить за это они должны будут Россию, которая лучше всяких солнечных аномалий зажгла в них пассионарность, заставила встать плечом к плечу и внушила каждому: ты – чеченец».
- Я хочу написать чеченские Веды, чеченскую Тору – книгу, которая позволит народу остаться народом, даже если он будет рассеян. Наверное, я сумасшедший.
Но на сумасшедшего он не похож. Просто очень трудно быть чеченцем.
***
Новые чеченцы
(Из предисловия Германа Садулаева к повести «Илли» (журнал «Знамя», №11, 2006)
«Тот этнос, который формируется сейчас на территории Чечни из остатков чеченской народности, — совершенно и принципиально новая общность. <...> Дело в изменении поведенческих стереотипов, нравственных установок и идеалов, в конечном итоге — в смерти старого мифа. В этом, погибшем мифе чеченец — свободный или мертвый. Гордый, независимый, не признающий формальных авторитетов, не приемлющий культов личности, отрицающий социальное неравенство. Вместе с тем, уважающий мудрость и старость, ценящий личную свободу другого, вдохновленный примером храбрости и самопожертвования.
В современной Чечне изменились ориентиры. Если определять одним словом лейтмотив поведения и жизни погибших чеченцев, этим словом будет “борьба”. К определению лейтмотива поведения “новочеченцев” лучше всего подходит слово “приспособление”. Это разворот на сто восемьдесят градусов».
Текст: Анна Рудницкая