Репортаж с парашютом за плечами

Бывшие тихие шакалы ротационных машин вышли на авансцену и гламурной жизни, и политики, и битвы за права человека и прочего. Они громко выходят замуж, вытаскивают из тюрьмы своих мужей, садятся туда сами за правду, идут на выборы, отваживаются на coming out, получают по башке на митингах, катаются в автозаках, живут с диссидентами, получают обыски и изъятие валюты с драгоценностями, уезжают в эмиграцию и оттуда клеймят режим… Я слежу за коллегами и приключениями, в которые попадают они, – так, как когда-то мы следили за бытом звезд Голливуда! Прям гордость иногда даже испытываю за профессию. Вот мы (то есть, точнее, они, я-то по старинке сочиняю тексты, оставаясь в тени) какие крутые и яркие!

Я был знаком с кем-то из героев первого ряда. С Политковской учился на журфаке, с Щекочихиным разговаривал в «Комсомолке», на Бекетова, когда он уже не мог говорить, смотрел в редакции «Новой газеты». Из ремесла они ушли и стали политиками, а может, точнее, политическими деятелями. А после и вовсе ушли – как солдаты, в бою, на войне, на которую никто их не мобилизовывал, они были добровольцы. Это слишком жестко. Уж лучше soft-вариант – это когда Кашин, которого я застал еще подающим надежды молодым журналистом, сделался маститым политэмигрантом и из своего швейцарского далека твиттером «жжот» сердца людей! С ним я на его новом ПМЖ пока не виделся.

Зато в Киеве этак запросто ужинаю, бывает, с бывшими российскими, а теперь украинскими журналистами. В этом есть экзотика, это будоражит: так Гришка Отрепьев уходил пехом в Литву! Где все позволено! Это новая жизнь, новое измерение, новое окно возможностей, прорубленное то ли в Европу, то ли в Евразию с человеческим лицом, разбитым на Майдане «Беркутом». Уж и не надо второго Шереметьева, не надо долгих прощаний как бы навеки, не надо копания чекистов в чемоданах и детских пеленках; улегся на ночь, глядя на полку, в купе, а утром — вот она, матерь городов русских! Как державно Евгений Киселев проходил в эфире по Красной площади еще тут у нас! Это был уже замах на важную роль в политике.

Вроде на Майдане он еще не снимал заставку к киевской передаче, да и ушел он там в тень — но тень эта заметна и значительна! Не хуже тени отца Гамлета.

Уехал-вернулся, набрал в Киеве сотрудников – а после уволил (или сами ушли, поди их разбери), с одним олигархом подружился, с другим разругался, дал интервью или не дал, ответил на выпад бывшего оставшегося в России коллеги – или смолчал… Как красива эта война, которая, может, и не привлекает внимания широкой публики, но интересна тем, кого развлекает политика и/или политология или на худой конец приключения коллег.

В Киев заворачивают иногда и люди, которым никак нельзя приезжать в Россию, из дальнего зарубежья. Засветились! Высказались! Их не пугает даже пример Развозжаева, который шел-шел по Киеву сдаваться властям и просить политического убежища – и вдруг оказался в Москве, официально не пересекши границу! Нет, не боятся почему-то.

Наговорили они чего-то, чего нельзя сказать в России, — а чего у нас нельзя-то, когда вроде и цензуры нет никакой? Тут закралась неточность. Нету цензуры предварительной, ну, когда носят тексты на визу в Главлит, под этим псевдонимом стыдливо – вот была же все-таки совесть у людей – скрывалась натуральная гэбэшная цензура. «Нелитованный», то бишь не прошедший цензуру, текст не мог попасть на полосу.

Сегодня, когда молодежь в эфире модного вольнолюбивого «Дождя» говорит за жизнь со старым чекистом Бобковым, который уверяет, что по работе всего лишь помогал деятелям культуры, – уж и не знаешь, слыхали ли юные дарования про этот Главлит…

Так вот предварительной нету цензуры, в смысле принудительной, а так-то конечно, если хочет человек показать текст перед публикацией кому-то вышестоящему, так кто ж ему запретит.

Зато мы видели – чуть ли не в прямом эфире, – как выгоняли людей после публикаций! Постфактум! Со скандалом! Со скандалом и/или – с золотым парашютом. Эти парашюты, про которые мы столько слышали! Золотые парашюты — золотым перьям! «Парашютисты» после про это рассказывают публично, давая интервью (понимаете, да, журналист журналисту рассказывает, модный жанр, никуда не деться). Возможно, это как знак качества теперь: заслужил человек! Не удивлюсь, если есть и нагрудный знак, с маленьким парашютиком. Похожие давали любителям перед войной, когда многие тыщи штатских готовились к забросу на территорию врага, чтоб бить его там малой кровью. А таки прав Виктор Суворов, точно Сталин собирался напасть на фашистов!

Рассказывают они про это публично – и в этих рассказах таки проскакивает гордость, а вот я какой! Вот, не можем всего рассказать, подписку давали, засудить могут. Но в этом нельзя не увидеть некую окончательную и пронзительную гласность! Нельзя ее не усмотреть! Вот нам рассказывают о глубокой подноготной правде, про тайные сделки по утаиванию правды (какой ужас). Как бы и правду скрыли, и бабки получили, но и – рассказали нам всё! Выполнили свой журналистский долг! Съели свою рыбку, но не тайком, не под одеялом, а – показали нам процесс в как бы кулинарной передаче, как сейчас модно, публике нравится.

Кто усмотрел в этих моих словах осуждение, тот не прав. Я не то что не осуждаю, а даже, может, скорее завидую! Так держать. Зачем ругать и осуждать коллег? На кой каждый раз задумываться по всякому поводу, правы они или виноваты? Когда всегда можно сослаться на корпоративную этику и сказать, что нет смысла обсуждать и оценивать деятельность коллег?

Скажи эту магическую формулу – и от тебя отстанут…

Все смешалось в доме Облонских. Идет журналист на митинг, его там винтят или, по крайней мере, бьют, и что же он? Мужественно переносит страдания как гражданин и революционер? Или тычет ментам ксиву в нос? Что ему делать: молчать, терпеть или орать, что он — Божена? Непростой вопрос. Я иногда себя спрашиваю: а кем я был, репортером или гражданином, когда в августе 91-го торчал у Белого дома, отлучаясь оттуда иногда на пару часов, чтоб пожрать, быстро вздремнуть и сдать фактуру в редакцию? И кем бы я оказался, если б тогда все кончилось печально, – героем, простым репортером, наивным мечтателем, зевакой? Дураком? Прагматиком? Нет ответа.

Но всякий раз, когда репортеры, даже мне и незнакомые, возвращаются из пекла, где могли б застрять надолго, если не навсегда, я радуюсь. В нашей теперешней жизни это важно – найти повод для радости. Чем вести репортаж с петлей на шее, лучше его сочинять с парашютом за плечами. И парашют желательно чтоб раскрылся. Золотой парашют – это капитализм, рынок, демократия и никакого Совка. Это свобода выбора. Это прогресс! Раньше было хуже. Если кто помнит. Кажется, эволюция таки существует!