Турецкие войны. Эпизод девятый

Текст: Михаил Быков

Герой пушкинской повести «Выстрел» Сильвио волею автора отправился в Элладу сражаться на стороне греков, восставших против турецкого владычества. Там и погиб в бою. Сам Пушкин на Балканах не был. Но участие в войне с турками за свободу Греции принял. 14 июня 1829 года у реки Инж-Су, что течет в отрогах кавказского хребта Саганлуг, Александр Сергеевич верхом атаковал турецкий авангард, напавший на наши казачьи аванпосты.

185 лет назад, в апреле 1828 года, началась очередная русско-турецкая война. Какая по счету? Тут историки во мнениях расходятся. Одни придерживаются той точки зрения, что под формулировку «русско-турецкие войны» подходят только те конфликты, когда сражались именно две стороны. И потому не включают в список Восточную (Крымскую) войну и Первую мировую. Другие считают, что не стоит принимать за полноценную войну походы во вражеские земли, обошедшиеся без крупных боестолкновений, набеги и прочие мелкомасштабные события. Особенно те из них, что датируются временем, когда нашу страну чаще называли Московией, чем ее официальным с 1547 года именем – Русским царством.

Но есть и сторонники, так сказать, полной версии. А согласно ей мы воевали с турками 12 раз, начиная с 1568 года и заканчивая 1918-м. Даже без калькулятора нетрудно подсчитать, что за 350 лет тесных «соседских» отношений Россия и Турция вступали в военные конфликты примерно каждые тридцать лет. Война 1828-1829 годов была девятой по счету.

Логически довольно трудно объяснить, почему эта война попала у нас в разряд «войн неизвестных». Да и не только у нас. В Европе – тоже. К примеру, в британском издании 2004 года «Коллинз. Атлас военной истории» эта война… отсутствует. Тем не менее конфликт был довольно масштабным и развивался на территории нынешних Украины, Молдавии, Болгарии, Румынии, Турции, а также в Закавказье и на побережье Черного моря. Война унесла жизни 200 тысяч русских и турецких солдат и офицеров. Россия одержала полную победу на суше и на море, приросла устьем Дуная и землями на Кавказе. Автономию получили Сербия, Дунайские княжества, Молдавия и Валахия (что спустя пятьдесят лет привело к созданию Румынского государства. – Прим. авт.). Наконец, была достигнута главная цель войны: в 1830 году Турция признала независимость Греции.

Если, отказавшись от логики, смотреть на события 1828-1829 годов сугубо эмоционально, то и в этом случае «забытая» война с избытком насыщена подвигами, трагедиями, невероятными приключениями.

МОРСКАЯ УВЕРТЮРА
Греки подняли восстание против власти турок в 1821 году. Освободительная война в Элладе – это отдельная тема. Ограничимся тем, что признаем: если бы не энергичная поддержка восставших ведущими европейскими странами – сначала Англией и Францией, а затем и Россией, греческий рывок к свободе был бы обречен. Что османы и доказывали вплоть до 1827 года как военными действиями, так и массовыми репрессиями против греческого населения. По некоторым оценкам, было уничтожено свыше 100 тысяч мирных жителей.

Терпение европейских лидеров лопнуло, и в 1827 году была подписана Лондонская конвенция, утверждавшая автономность Греции. Турецкий султан Махмуд II с таким решением, мягко говоря, не согласился. Тогда союзный флот, состоявший из русской, британской и французской эскадр, вошел в греческие воды Ионического моря. Встреча с турецким флотом произошла 20 октября в Наваринской бухте. И закончилась спустя четыре часа полным поражением османов, потерявших 60 кораблей и свыше 4 тысяч моряков. Если учесть, что турки имели почти двукратное превосходство в орудиях, трудно понять, как им удалось… не потопить ни одного корабля союзников!Особенно успешно в сражении действовала русская эскадра под командованием контр-адмирала Логина Гейдена. Это ее орудия уничтожили большую часть турецких кораблей. А в самой русской эскадре пуще остальных отличился линейный корабль «Азов», получивший 153 пробоины, потерявший 153 человека убитыми и ранеными из 600 членов экипажа, но потопивший и выведший из строя пять кораблей неприятеля. Командовал русским флагманом капитан 1-го ранга Михаил Лазарев. Тот самый, что вместе с Беллинсгаузеном открыл Антарктиду. А в экипаж «Азова» входили лейтенант Павел Нахимов, мичман Владимир Корнилов и гардемарин Владимир Истомин. Те самые, что четверть века спустя с честью руководили обороной Севастополя в Крымскую войну. За Наваринскую победу «Азов» первым из кораблей русского флота был награжден Георгиевским адмиральским (кормовым) флагом и Георгиевским вымпелом. По меркам ХХ века – стал гвардейским.

Союзники и греки успокоились. Османы – наоборот, стали еще агрессивнее. Махмуд II объявил войну России. Объявить – объявил. Но не начал. Русский император Николай I поступил иначе. Спустя полгода тоже объявил войну Порте. И тут же к ней приступил. 28 апреля 1828 года.

КРЕСТ НИКОЛАЯ ПАВЛОВИЧА
Романовы-государи в имперский период – это почти всегда Петербург. Так почему-то кажется. Книги, картины, кино, сериалы – а там балы, приемы, кабинеты, парады… Исключение одно – Петр Великий, не так ли?

На самом деле из восьми взрослых мужчин династии, сидевших на российском престоле, на войне не были только двое: Петр III и Павел I. Остальные в том или ином качестве воевали. Ну, про Петра Великого всем известно – от пуль не прятался в Полтавской битве. Александр I собственными глазами видел, как зажглось «солнце Аустерлица» для Бонапарта. А в Битве народов под Лейпцигом чуть в плен не попал, оказавшись на передовой. Следующие Александры находились при армии во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Александр II – императором, будущий Александр III – цесаревичем. Николай II летом 1915 года вступил в командование Русской армией, регулярно бывал не только в ставке, но и в действующих войсках. И все это на самом деле – не тайна. Стоит лишь напрячь память. Так что свои Георгиевские кресты эти императоры носили заслуженно. Петр I, правда, «Георгия» не имел. Просто не было еще тогда этого боевого ордена. А так бы…

Николай I в этом смысле – фигура загадочная. Миф о его солдафонстве крепко и глубоко живет в нашем сознании, точно корни дуба в земле. Да, любил государь муштру, имел слабость к парадам. Но и армию любил. Более того – хорошо ее знал. Свидетельств тому в солдатских байках и офицерских мемуарах предостаточно. Третьего сына императора Павла к царской работе и не готовили. Не предполагалось, что когда-либо престол достанется ему. А готовили его к военной службе. И весьма основательно.

В 1812 году, будучи еще отроком, Николай рвался на войну. Не пустила императрица-мать. Рвался и в Заграничный поход в 1814-м. Опять-таки – не позволили. В 1828-м запретить что-либо императору Николаю Павловичу уже никто ничего не мог. И он отправился на русско-турецкую войну с первого дня. Сам полагал, что в качестве инспектора. При главнокомандующем – 60-летнем Петре Витгенштейне. На практике оказалось, что престарелый генерал-фельдмаршал в присутствии государя самостоятельную роль играть не смог. Отчасти поэтому реализация весьма достойной стратегии оказалась какой-то половинчатой, недоделанной. Положение смог исправить только сменивший Витгенштейна в начале 1829 года генерал Иван Дибич.В этом смысле другому генералу, Ивану Паскевичу, повезло. Император присутствовал в войсках на Балканском фронте. А на Кавказском, которым командовал Паскевич, появиться не сподобился.Я все это не к тому, что Николай I сознательно мешал генералам руководить, тянул столь любимое им солдатское одеяло на себя. Наоборот, он подчеркнуто держал дистанцию. Но с такой харизмой никакая дистанция не помогала. Тем более что физически от армии царь не дистанцировался. Он был с войсками при переправе через Дунай, наблюдал осаду Браилова, Шумлы и Варны. Надо заметить, что к 1828 году Николай I являлся единственным из четырех сыновей Павла I, не имевшим Георгиевского креста.

На поздних портретах Николая I его мундир всегда украшен орденом Святого Георгия 4-й степени. Награда-мечта пришла к императору в 1838-м. Совершенно официально решением Орденской думы царь был награжден этим орденом за 25-летнюю выслугу лет при условии участия хотя бы в одном сражении. Николай Павлович всем требованиям соответствовал. Хотя в атаки под Шумлой не бегал и на стены Варны лезть не пытался. Но в зоне боевых действий находился.

ГИБЕЛЬ ЛЕЙБ-ЕГЕРЕЙ
Нет военачальников, которые не ошибаются. Одну из таких трагических ошибок при осаде Варны совершил император. А главком Витгенштейн почел за лучшее не вмешиваться.

Под Варной русские топтались с середины июля. А уже наступил октябрь. Без взятия этой сильной береговой крепости с 10-тысячным гарнизоном думать о продвижении внутрь Болгарии и далее – на Константинополь было бессмысленно. С приходом Гвардейского корпуса из Петербурга численность русской группировки под Варной достигла 30 тысяч при 112 осадных орудиях. Казалось бы, успех уже близок. Но тут стало известно, что с юга на помощь осажденным подходит 30-тысячный турецкий корпус паши Омер-Врионе. Навстречу ему был брошен 6-тысячный отряд генерала Головина, основу которого составили лейб-гвардии Финляндский и лейб-гвардии Егерский полки.

Было ясно, что нужна глубокая рекогносцировка. Иначе как узнать, где и куда именно двигается паша Омер. На разведке боем настаивал и государь, прибывший в отряд Головина с инспекцией. Для рекогносцировки собрали спецотряд: лейб-егерей, опять-таки егерскую роту финляндцев, три эскадрона кавалерии да две пушки из донской казачьей батареи. Начальником партии, вопреки ожиданиям, вместо командира лейб-егерей генерал-майора Гартонга император самолично назначил флигель-адъютанта графа Залусского.10 сентября в 12 верстах от русского лагеря у местечка Гаджи-Гассан-Лар спецотряд наткнулся на турок.После недолгой орудийной перестрелки Залусский принял решение отступать. На вопросы офицеров с чего вдруг, ответствовал, что цель рекогносцировки – не бой, а разведка. Миссия выполнена, наличие турок установлено, стало быть, пора назад. Выстроившиеся для боя русские части рассасывались на глазах у османов. Сначала исчезли кавалерийские эскадроны, затем растворились в лесу финляндцы, ускакали артиллерийские упряжки…

На месте остались лишь 700 лейб-егерей с генералом Гартонгом. Командир отряда попросил его задержаться на некоторое время, чтобы прикрыть отход. На просьбу оставить в помощь пушки – ответил отказом. Когда отступавших людей Залусского и егерей Гартонга разделила первая верста, турки пошли в атаку с фронта и флангов. Бравый флигель-адъютант, услышав сзади сильную стрельбу, приказал перейти на беглый шаг. Помешал выполнить приказ капитан Краузе, заметивший, что русские бегом не отступают.

В это время в отряде Головина ждали сообщений. Но в течение нескольких часов Залусский молчал. Первая тревога за судьбу лейб-егерей появилась уже к вечеру, когда в штаб Головина прискакал конноегерь Северского полка: «Лейб-гвардии Егерский полк окружен и находится в крайней опасности». Постепенно стали проясняться подробности. Потому как в лагерь поодиночке начали возвращаться уцелевшие лейб-егеря.

Картина сложилась такая: без артиллерийского прикрытия и без всякой надежды на помощь 700 гвардейских егерей в полном окружении дрались против 7-тысячного авангарда паши Омера. А в двух-трех часах ходьбы от места боя стояли русские части, командир которых Головин не имел никакого представления о происходящем. Находившийся рядом граф Залусский стоял на своем: полк отступает в полном порядке…

К своим из боя прорвались 256 нижних чинов и 5 офицеров. Более половины всех – ранеными. На поляне под Гаджи-Гассан-Ларом остались лежать 13 офицеров и 358 егерей. Вместе с ними – их командир генерал Гартонг. 4 офицера и 82 нижних чина оказались в плену.

Уж какой доклад получил император, можно догадываться по его решению: уцелевших гвардейцев признали недостойными носить это высокое имя, их перевели в обычные егерские части. Нетрудно догадаться и о том, кто именно был докладчиком. К слову, дальнейшая судьба флигель-адъютанта Залусского не прослеживается.Вскоре у государя хватило мудрости выслушать другие точки зрения на случившееся. К тому же разжалованные в простых армейцев лейб-егеря отличились при взятии Варны. Они были прощены сразу после падения крепости. А весь полк – в феврале 1829 года, уже в Петербурге, куда Гвардейский корпус вернулся после наступившего осенью перелома в войне. Вернулся в столицу и царь. 9 февраля он посетил восстановленный полк на плацу, а 11-го пригласил на обед офицеров.

УШИ В БОЧКАХ
Лейб-егерская история имела продолжение спустя 47 лет. В 1875 году умер Николай Сабанин, служивший в 1828 году поручиком в лейб-гвардии Егерском полку. Его вдова обратилась по инстанциям с просьбой помочь выполнить завещание покойного мужа. А именно – передать императору сохранившуюся часть Георгиевского знамени 2-го батальона лейб-егерей.

Почти полвека знамя считалось утерянным. Оказалось – иначе. Три офицера 2-го батальона – капитан Кромин, поручик Сабанин и подпоручик Скванчи, – видя, что положение безнадежно, решили спасти батальонное знамя. Древко разломали и вместе с орлом закопали в землю. Полотнище разорвали на три части и спрятали на себе. К концу боя в живых остался только Сабанин. Израненный, он попал в плен. Каким образом офицеру удалось сохранять пропитанный кровью кусок знамени в течение многих месяцев плена – понять крайне трудно. Прежде всего потому, что турки с военнопленными не церемонились вовсе.

Крайне любопытные заметки на эту тему оставил другой русский офицер – Александр Розалион-Сошальский, попавший в плен в августе 1828 года под Шумлой и освобожденный лишь в сентябре 1829-го после подписания Адрианопольского мира.

Незадолго до войны султан Махмуд II завершил реорганизацию турецкой армии. Реформы проводились на европейский манер. Был уничтожен корпус янычар как эталон армии варварской, средневековой. Как мог, султан боролся и с жуткими традициями, существовавшими у воинов-османов веками.

Однако скоро сказка сказывается. Розалион-Сошальский вспоминал о первых минутах плена не столько с ужасом, сколько с изумлением. Перво-наперво его, еще лежачего, обобрали. Взяли все вплоть до мундирных украшений: пуговиц, шитья, эполет. Затем окружавшие его турки давали ему нюхать кинжалы и сабли. Один из них заметил след от кольца на загоревшем пальце и стал требовать выдачи оного немедленно. Отбиться помешало чудо. Дальше – хуже. В палатке, куда собрали пленных офицеров, находился старый турок невоенного вида. Оказалось – палач и «солитель ушей». Да, такая профессия!

Несмотря на запрет по турецкой армии убивать уже обезоруженных пленных, рубить головы погибшим, а также отрезать у поверженных уши – все это практиковалось весьма энергично. История с ушами – это, к слову, вовсе не признак какой-то неуправляемой свирепости. Вполне прагматическая штука. Эти уши потом складывали в бочки и засаливали, чтобы не испортились в жару по дороге в Константинополь. Бочонки везли в столицу, чтобы убедить власти и народ в масштабности всякой победы. Таких бочонков в палатке Розалиона-Сошальского стояло в достатке. Уже – полных.Позже, когда офицер и его товарищи оказались в глубоком тылу, на острове Халки в Мраморном море неподалеку от Константинополя, его уже мало что удивляло. Даже к такому правилу, как полное отсутствие правил, за год можно привыкнуть. В православном монастыре Святой Панагии, в одночасье превращенном в тюрьму для военнопленных, все зависело от доброго или злого нрава ее начальника.

В этом монастыре скопилась основная часть русских, взятых в плен в ходе войны. Более 800 солдат и свыше 20 офицеров. После короткой, но грозной эпидемии число солдат сократилось до 500. Но многие из восьми десятков лейб-егерей, также привезенных на Халки, до эпидемии не дожили. Умерли в течение нескольких дней от ран. В островной тюрьме Розалион-Сошальский познакомился с поручиком Сабаниным. Правда, о знамени 2-го батальона в мемуарах не написал ни слова. Выходит, молчал поручик по этому поводу. Даже среди своих. Мало ли что…

ДВА ИВАНА
Кампанию 1828 года на Дунайском театре военных действий успешной не назовешь. Были дела славные, как, например, взятие Варны. Были и откровенные неудачи. Так, осаду крепостей Силистрия и Шумла пришлось снять в октябре. В стратегическом плане главную задачу выполнить не удалось: часть придунайских крепостей осталась в руках османов, Балканы высокой стеной заперли пути-дороги в саму Турцию. Сильно ухудшила положение эпидемия тифа. Потом статистики подсчитают, что на одного русского солдата, убитого в бою, придется десять, умерших от болезней. В итоге большая часть армии вернулась на исходные – за Дунай.

Иное дело – Кавказ. Изначально это направление рассматривалось как вспомогательное. Главная задача 25-тысячного Кавказского корпуса генерала Ивана Паскевича – сковать силы турецкой армии в азиатской части Османской империи. А их там насчитывалось более 70 тысяч. Но граф Эриванский рассудил иначе. По-суворовски. Не стоит ждать, когда враг придет к тебе и навяжет свои условия войны. Надо самому идти вперед. За спиной у 46-летнего генерала был громадный боевой опыт: Русско-турецкой войны 1806-1812 годов, Отечественной войны 1812 года и Заграничных походов 1813-1814 годов, Русско-персидской войны 1826-1828 годов. Всего одиннадцать лет понадобилось Ивану Федоровичу, чтобы из выпускника Пажеского корпуса превратиться в командира дивизии в 1812 году.

Вот этот самый опыт, личная храбрость и полное доверие со стороны государя и повели Паскевича в азиатскую Турцию, в Анатолию. Летом 1828 года, пользуясь тем, что турецкие силы были разделены на части, граф Эриванский взял несколько важных крепостей, в том числе и считавшийся неприступным Карс. А вместе с крепостями Паскевич взял и инициативу. Зимой воевать в Закавказье было немыслимо, и Иван Федорович, оставив в захваченных крепостях гарнизоны, отвел армию в Грузию на отдых. Боевые действия возобновились в июне 1829-го. И примерно в том же режиме. Главной целью Паскевич наметил Эрзерум – столицу азиатской Турции.

На пути его 18-тысячного корпуса встали две турецкие группировки, каждая из которых имела некоторое численное превосходство. Однако Паскевич по очереди разбил их, сократив 50-тысячное войско противника на треть и полностью деморализовав анатолийскую армию. Русские в двух сражениях потеряли только тысячу солдат. И все-таки в сугубо военном смысле рассчитывать на взятие Эрзерума, в котором стоял внушительный гарнизон и имелись огромные запасы всего необходимого на случай осады, было бы опрометчиво. Помогла дипломатическая хитрость: в город со 100-тысячным населением отправилось официальное письмо царского наместника, в котором жителям гарантировались безопасность и сохранность собственности в случае добровольной сдачи анатолийской столицы. Комендант гарнизона не нашел контраргументов и согласился с позицией горожан. 27 июня 1829 года войска Паскевича вошли в Эрзерум с развевающимися знаменами и под бой барабанов. В плен сдалось 15 тысяч турок. Азиатская армия султана перестала существовать.

И все бы ничего. От Анатолии до Константинополя по нагорьям топать и топать. Но и на Балканском театре события развивались для султана неважно.

В феврале Русскую армию на Дунае возглавил генерал Дибич. Как и Паскевич, Иван Иванович начал службу в Петровской бригаде. Только не в Преображенском, а в Семеновском полку. Был на три года моложе, но тоже повоевать успел. Особенно – против Наполеона, начиная с Аустерлица.

Еще будучи совсем молодым офицером, Дибич отличался штабным умом. Отличный стратег, он подготовил кампанию 1829 года четко и лаконично. Памятуя об опыте тандема Суворов-Ушаков, Иван Иванович наладил полное взаимодействие с Черноморским флотом, следствием чего стала нормальная работа интендантской службы. Затем – форсировал Дунай и перешел к активным действиям. Искусные маневры и скорость передвижения русских вконец запутали пашей и великого визиря. А план Дибича на самом деле был предельно прост: от Варны двинуть на юг, держась поближе к морю, преодолеть балканские хребты и выйти к Адрианополю (ныне – Эдирне) – сердцу европейской Турции. Что он, собственно, и осуществил.

Да, легко написать – «осуществил»… 2 июля в Забалканский поход вышло 35 тысяч строевых. Когда в Адрианополе спустя ровно два месяца подписывали мирный договор, у Дибича оставалось под рукой не более 7 тысяч солдат. Но и этого было достаточно. Турецкой армии уже не существовало. А на севере, по ту сторону Балкан, у стен павших крепостей Силистрия и Шумла стояли русские полки и батареи.

Осенью 1829 года Иван Дибич получил жезл генерал-фельдмаршала, орден Святого Георгия 1-й степени и графское достоинство. Но в полной мере насладиться славой не успел. На следующий год грянуло польское восстание, Дибич отправился наводить порядок, но через несколько месяцев заразился холерой и в мае 1831 года умер. Таким образом Господь лишил Ивана Ивановича возможности испортить блистательную репутацию.

В 30-е годы и до самой смерти в 1856-м о Паскевиче будут отзываться очень по-разному. Да, генерал-фельдмаршал, светлейший князь Варшавский, кавалер четырех степеней ордена Святого Георгия, наместник царства Польского, особо доверенное лицо Николая I – он вошел в такую силу, что даже намек на критику в свой адрес считал непозволительным. Отчасти поэтому к началу Восточной войны Русская армия выглядела, скажем так, несколько архаично. 70-летний Иван Федорович к каким-либо реформам готов уже не был.

А ЧТО ЖЕ ПУШКИН?
Много что еще интересного можно рассказать о той войне. О подвиге брига «Меркурий». О задунайских казаках, вернувшихся под руку русского царя. О подвиге Уфимского пехотного полка. О взятии Анапы. О командире гвардейских сапер полковнике Шильдере. Да разве есть такая война, о которой мало что можно рассказать? Но – давайте о Пушкине…

Попытку Александра Сергеевича превратиться в воина видели многие, а некоторые и описали. Правда, «показания» не всегда сходятся. Так, драгунский офицер-нижегородец Ушаков вспоминал, что едва после обеда в русском лагере услыхали выстрелы, Пушкин вскочил на коня и помчался к аванпостам. За ним по приказу генерала Раевского поскакал майор Нижегородского драгунского полка Семичев, дабы уберечь поэта от опасности и вернуть в тыл. Это ему удалось, но уже после того, как Пушкин подхватил пику убитого казака и собирался было скакать на турок.

Михаил Пущин рассказывал иное. Обед еще не завершился, как стало известно, что около аванпостов появились турки. Все побежали к лошадям. Сам Пущин оказался среди группы казаков и османов, сошедшихся в рубке. Тут появился майор Семичев, разыскивающий Александра Сергеевича. Вдвоем они поскакали на поиски. И вскоре увидели Пушкина, в одиночестве скакавшего с саблей в руке в сторону турецкого лагеря. Догнали его, но опасность не стала меньше. Турки приближались. И лишь когда за спиной нашей троицы появились русские уланы, османы повернули коней.

Примечательно, что нижние чины русского отряда, постоянно во время похода на Эрзерум видевшие Пушкина среди офицеров Нижегородского драгунского полка в черном цилиндре и сюртуке, принимали его за священника и меж собой прозвали драгунским батюшкой.