Восток – дело спорное

Текст: Фёдор Лукьянов

Спонтанно начавшись, война в Ливии быстро превратилась в рутину. Международная коалиция где-то на заднем плане воюет на стороне мятежников, прокладывая им путь в Триполи. На конференции в Лондоне принимаются уклончивые решения.

Все прекрасно знают, что теперь уже цель вмешательства – смещение Каддафи. Но сказать об этом открыто – значит, откровенно выйти за рамки резолюции СБ ООН, а она служит универсальным оправданием.

Чтобы избежать сухопутного вторжения, необходимо резко повысить боеспособность противников джамахирии, то есть обеспечить их оружием и инструкторами. Официально это могут делать только Франция, стремительно признавшая «правительство» в Бенгази и уже отправившая туда посла (Россия и то медлила дольше с открытием посольств в Цхинвали и Сухуми), и Катар, который тоже признал оппозицию и немедленно стал посредником по торговле ливийской нефтью.

Точка зрения США, которые пару дней назад высказывали сомнения в целесообразности вооружения повстанцев, быстро меняется. С одной стороны, в Вашингтоне надеются довести кондицию оппозиционных сил до уровня афганского Северного альянса, который 10 лет назад шел в авангарде свержения режима талибов. С другой – есть и более ранний афганский опыт, когда подготовка бойцов джихада против СССР прилетела в Америку смертоносным бумерангом 11 сентября 2001 года. Однако объективно деваться некуда – раз уж решили вмешаться в гражданскую войну, надо быть последовательными: экивоки и колебания все только осложнят.

Чем закончится ливийская кампания – непонятно, но в принципе это уже и не очень важно. Даже с учетом углеводородного фактора значимость Ливии в ближневосточном раскладе ограниченна. Особенно на фоне событий, которые разворачиваются в Йемене, Бахрейне и Сирии, намного более существенных для регионального баланса. В любом случае Ливия не Ирак и не Афганистан, едва ли западные силы завязнут там глубоко и надолго. Куда интереснее подвести общие итоги трех месяцев потрясений на «большом» Ближнем Востоке, которые уже сильно повлияли на мировую политику.

Большинство наблюдателей приходят к выводу, что степень влияния внешних сил на Ближнем Востоке снижается. Бросалась в глаза растерянность Белого дома, нетипичная для американского поведения в подобных ситуациях.

Западные страны не предвидели ни самих перемен, ни их масштаба, с трудом формулировали свое отношение, принимая решения под воздействием сиюминутных обстоятельств.

Во многом по этой причине возросла роль ряда внутренних игроков. Так, Саудовская Аравия вместе с Советом стран Персидского залива взяла на себя функции наведения порядка в Бахрейне (где, в отличие от Ливии, иностранцы поддерживают статус-кво против протестующих), хотя Вашингтон, по крайней мере на риторическом уровне, призывал не подавлять демонстрантов. Резолюция по Каддафи стала возможной только благодаря согласию Лиги арабских государств, хотя легитимность этой «организации диктаторов» в силу последних событий тоже под сомнением.

По мере смены или коррекции власти в государствах региона неизбежна трансформация прозападного курса. Демократии в арабских странах, вероятно, ждать придется долго. Но после случившегося любым правителям придется более чутко относиться к голосу «улицы», а она настроена скорее националистически. Оценить точность прогнозов о неизбежной исламизации пока невозможно, ясно только, что не исламисты являются движущей силой вспыхнувших протестов. Едва ли что-то помешает им воспользоваться новыми возможностями; в то же время включение представителей умеренных исламистов в политический истеблишмент там, где раньше они были за пределами легального спектра, может снизить угрозу радикалов.

Ближневосточная феерия сильно сказалась на Европе.

«Арабская весна» продемонстрировала, что Евросоюз не в состоянии воздействовать на важные процессы не только на глобальном, но и на региональном уровне, хотя все страны, охваченные беспорядками, связаны с ЕС специальными отношениями.

Франко-британская акция, то есть операция, инициированная национальными государствами вне институциональных рамок НАТО и Евросоюза, стала в некотором смысле жестом отчаяния – если уж евроатлантические институты оказались на обочине, то хоть попытаться подкрепить собственную репутацию, как в старые добрые времена, самостоятельно. Североатлантический альянс потом все-таки взял себя в руки и подключился к операции, а Европейский союз так и остался в глубоком ауте. Осиновый кол в то, что предполагалось как общая внешняя политика и политика безопасности ЕС, вколотила Германия, которая неожиданно для всех воздержалась в СБ ООН, отстранившись от основных партнеров.

Что же касается активистов в Лондоне и Париже, то они наберут некоторое количество очков дома: в отличие от Ирака, нынешняя кампания по «защите мирного населения» пользуется одобрением граждан, по крайней мере пока. Однако укрепить трансатлантическое реноме всерьез вряд ли получится: Америка скорее раздражена тем, что Франция втянула ее в войну с неясными целями, заканчивать которую все равно придется Вашингтону.

Любопытна ситуация в ООН. Нынешний состав Совбеза символичен: присутствие Бразилии, Индии, Германии и Южной Африки делает его прототипом идеального Совета Безопасности, каким его мечтают увидеть теоретики реформы ООН и каким он на постоянной основе никогда не станет. Пять более чем влиятельных стран дистанцировались, позволив остальным действовать по собственному усмотрению, но подчеркнув нежелание участвовать в данном начинании. Это позволило оптимистам оценить одобрение резолюции Совета Безопасности как свидетельство возрождения крупнейшей международной организации в качестве действенного института мирового управления.

Однако впечатления консенсуса нет, скорее возникает ощущение серьезного размежевания. Группа государств сочла, что, по существу, их данный вопрос, хоть он и касается войны и мира, не интересует. А без участия стран, в совокупности представляющих более трети населения планеты, формальное соблюдение процедуры не равнозначно подлинной легитимности. И Запад, казалось бы успешно отстоявший в ООН свою позицию и принципы, на деле соскользнул в странную авантюру.

Россия предпочла воздержание. Решение, несомненно, прагматическое: незачем ставить под сомнение отношения с важными партнерами ради диктатора, исторически все равно обреченного. Но рассматривать его в парадигме про- или антизападный курс значит упрощать ситуацию. Если раньше Москва отстаивала принцип (незыблемость суверенитета и невмешательство во внутренние дела), где бы он ни применялся, что означало глобальный и универсалистский подход к мировым делам, то теперь на первый план выступают более узкие интересы – «привилегированные», но географические ограниченные. Если это не случайность, а тенденция, то импульс, заданный еще советской внешнеполитической идентичностью, можно считать исчерпанным.