Вечный подросток Борис Грачевский

В декабре на Артиаду народов России, которая проходила в нашем городе, приезжал автор и режиссёр киножурнала «Ералаш» Борис Грачевский. Познакомились мы с ним во Дворце творчества, во время встречи со школьниками. Выступающий перед детьми человек устало шутил и рассказывал забавные истории о съёмках и пробах. Шутки были добрыми и понятными каждому подростку, а глаза у человека – грустными и… 60-летними.

- Когда читаешь интервью с вами, складывается впечатление, что вы - весельчак…
- Да, перестаньте! Я – всё, что хочешь. Посмотрите фильм «Крыша», и вы обрыдаетесь. В том-то и дело, что выходит мало серьёзных интервью, в которых я говорю о важных для меня вещах.

- Ваш внутренний возраст физическому соответствует?
- Вообще не соответствует. Главное, не сколько тебе, главное – как тебе. Мне в моём возрасте хорошо, даже идеально. Представляешь, моей жене 24 года, и ей со мной интересно, потому что я-внутренний совершенно не соответствую себе-внешнему. Опыт, который приходит с годами, очень важен и нужен. Благодаря ему я хорошо разбираюсь в людях и, в частности, в женщинах.

- Я недавно смотрела фильм «Ешь, молись, люби» с Джулией Робертс…
- Фильм очень слабый, а книга - любопытная. В ней описываются метания 40-летнего человека. Женщина в этом возрасте, наконец, понимает, что она Женщина, умеющая чувствовать. Это сводит её с ума, это отталкивает её от прошлого и настоящего. Мне нравятся произведения, исследующие психологию человека. Моя любимая книжка – «Леди Макбет Мценского уезда». Лесков опередил и Толстого, и Достоевского в желании рассказать о человеческих страстях, но описать их у него не хватило таланта.

- На самом деле, я завела разговор об этом фильме потому, что…
- Это дешёвое кинцо, потому что происходящее в душе 40-летнего человека невозможно выразить при помощи сцены, в которой она сидит и жрёт пиццу или вкусное мясо. Главное – то, что стоит за её действиями, а фильм этого не объясняет. Главное - её метания, её попытки периодически спрятаться за что-то. Например, за икону, чтобы никто не трогал её нутро. Уход в монашество происходит чаще всего на почве каких-то любовно-сексуальных переживаний, несоответствий. И поэтому когда человек просто встаёт и уходит к Богу – тут что-то не то…

- Психологически недостоверно?
- Я не имею права никого судить, но мне всегда интересно, почему человек поступил именно так, а не иначе.

В виде ремарки Борис Юрьевич неожиданно полушёпотом заметил:
- У нас с тобой получится не такой разговор, какого от меня ждут: с шутками-прибаутками, «как вы снимаете», «расскажите какой-нибудь смешной случай». Я хочу поговорить о том, что люблю - о литературе, музыке, живописи. Здесь (Борис Грачевский показал на свой i-pod) у меня около трёхсот образцов любимой классической музыки.

- Мне интересно поговорить о том, что вас по-настоящему волнует.

(Борис Юрьевич листает в телефоне список любимых композиций. Звучит пронзительный и чистый Григ, затем Пуччини, Моцарт. Поёт Хосе Карерос и Элвис Пресли).

- ...Я всё-таки договорю. В фильме «Ешь, молись, люби» героиня Джулии Робертс, если вы помните, искала своё слово. Мне хочется у вас спросить, можете ли вы определить себя одним словом?
- Любить. Во всех смыслах: вожделеть женщину, любить родину, дорожить близкими. Доминантой для меня являются строчки Марины Цветаевой:
Если всё ж - плеча, крыла, колена
Сжав, на погост дала себя увесть,
То лишь за тем, чтобы, смеясь над тленом,
Стихом восстать иль розаном расцвесть.

- Все традиционно называют вас «папой «Ералаша». Вы – режиссёр, продюсер, сценарист, отец двоих детей. Если у вас ответ на вопрос: кто вы?
- «А он мятежный ищет бури, как будто в буре есть покой».

- А зачем вам буря?
- Мне очень многое интересно по-настоящему. «Во всём хочу дойти до самой сути»… (С самоиронией) Что-то я сегодня цитатами заговорил? Как можно жить, например, не прочитав Улицкую, Юру Полякова, Пелевина (хоть я его терпеть не могу, но и у него есть гениальные вещи)? Появился Павич, Коэльо, не знать которого просто стыдно. Но мы сейчас с тобой уйдём в дебри. Как тебя, кстати, зовут?

- Лена. И всё-таки ответьте мне на вопрос: «Кто вы?»
- (Капризно, как ребёнок) Я не знаю, мне трудно! Я не знаю, кто я такой! У меня в заднице 10 гвоздей. Я страшно любопытный человек. Мне интересно подслушивать. Раньше, когда в метро ездил, очень любил этим заниматься.

Мне просто интересен мир. Высоцкий в последних своих строчках сказал: «Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним, мне есть, чем оправдаться перед ним». Мне уже давно есть, что спеть, но меня так волнует жизнь! Представь себе, самую жуткую сцену в фильме «Воры в законе» - утюг на животе - придумал ваш покорный слуга. Абсолютная глупость, мне стыдно, но придумал её я.

Интересны страны, интересны люди, которые добиваются своего. Иногда это трагично. Знаю, что Гарри Бардин три года вынашивал идею, а потом делал кукольный фильм «Гадкий утёнок». Получилось чудовищно, немодно, и никому не нужно! Уже давно трёхмерные куклы обладают большей мимикой и динамикой.

«ПИГМАЛИОН НАВЫВОРОТ
…Продолжаем серию встреч с автором, режиссёром, продюсером киножурнала «Ералаш» и фильма «Крыша» Борисом Грачевским. Встреча вторая.

- Мне очень понравилась цитата из Марины Цветаевой, которую вы любите приводить в интервью «Пиши крупнее или не пиши вообще».
- Ты знаешь, эта фраза потрясла меня много лет назад. Почему я не снимал кино? Потому что я прочёл в книжке Ирвина Шоу «Вечер в Византии» вещь, подобную цветаевской. В романе любовница спросила у продюсера: «А почему ты сам не снимаешь фильмы, раз такой умный?» Он ответил: «Есть в Голливуде человек 20, которые снимут лучше меня». Эта фраза меня прибила. И потом я видел, что снимают все – беспомощно, ужасно, безграмотно, отвратительно. Мне было очень обидно за те профессии, которые преподавали мне мои вольные-невольные учителя. (Я не учился режиссуре в институте, я учился у них).

Мой первый учитель Александр Роу – на первый взгляд, безыскусный, простой, как лубок, художник. Но он доставал до сердца, потому что был, как его сказка – наивный, как ребёнок. Он все сплетни собирал, подслушивал, подсматривал. И потом его простота: мы перевезли его из однокомнатной квартиры в двухкомнатную, где художник, по его просьбе, нарисовал в прихожей берёзовый лес, солнышко и грибочки в травке… Понимаешь, взрослый дядька, а ему уже тогда было 58, нарисовал себе в прихожей такую картину! Поэтому его простые, милые, добродушные сказки всегда доходили до зрителя. Помнишь в «Варваре-красе» рука появляется, мол, «должок» - это ж моя рука. (Борис Юрьевич говорит это как бы мимоходом, но с гордостью).

Хочу привести пример другого человека. Роу умер во время съёмок картины, пришёл другой молодой режиссёр, а музыку к фильму писал Шаинский. И вот собрался худсовет принимать музыку. Все сидят, нет одного Шаинского. Все разозлились и разошлись. Прибегает Шаинский в каком-то жутком костюме. Я – ему: «Вова, ты чо, сдурел?» А он мне говорит: «Представляешь, я оделся, вышел из дому, смотрю – котёнок на дереве плачет, спуститься не может. Ну, я ж в костюме не полезу. Пошёл, переоделся, залез на дерево, спустил котёнка, приехал – худсовет кончился». Вот в чём величие этого композитора.

В общем, я долго был прибит этой фразой, а потом плюнул и решил снимать кино. Появился фильм «Крыша», сейчас я вернулся к истории, которую тогда снимать отказался. Мы заканчиваем сценарий.

- Расскажите, пожалуйста, о чём будет ваш второй фильм.
- Одинокий композитор живёт под Москвой. Он пишет сложную, авангардную музыку, а-ля Шнитке. Его имя известно всему миру, но в лицо его никто не знает, музыку никто не слышал. Он живёт счастливый своей музыкой, творит, старается никуда не выезжать. Жена уже исчезла, сын в Америке учится. По утрам к нему приходит бездомная собака, которая еду забирает, а гладить себя не даёт.

И вот появляется в его жизни девочка – жутко вульгарная, такое чудовище с ядовито-розовыми тенями, с огромным вырезом, в коротком платье, с длинными накладными ногтями, чулки с люрексом, туфли на платформе. Он в неё влюбляется. При этом герой не просто как мужик проявляется, он начинает её развивать с помощью музыки. На пике этой любви девчонка его бросает. Когда композитор её находит, она сидит пьяная в каком-то придорожном кафе и говорит: «Пошёл ты со своей красотой! Во что ты меня превратил? Я жила спокойно: водку пила, никогда не плакала. Зачем мне всё это нужно? Вали отсюда!» И он разбитый вдребезги уходит, подходит к калитке, появляется собака. Он – ей: «Ну, чо ты припёрлась-то? У меня еды нет». Собака подходит к нему, кладёт ему морду на колени и смотрит на него. Он начинает плакать, и они вдвоём уходят.

- Кто это, кроме Вячеслава Тихонова, способен сыграть?
- Да, перестань. Машков способен.

- А в Машкове не слишком физики для композитора?
- Да, ну, брось. Ты просто посмотрела этот отвратительный «Край». Он там сверкает мышцами, падает в воду, гоняет паровозы и, слышишь, забыл сыграть. Володя не был в этом фильме человеком, он всё время куда-то бежал – это так страшно! Вовка – большой артист, он настоящий! Он в «Ликвидации» умудрился не спародировать Высоцкого, не стал играть еврея с акцентом. Он сыграл мужика – умного, смелого, сильного, с иронией. А представь, если всё это убрать: он бы просто смотрел своими большими глазами и молчал… Представляешь, как красиво? Вот она ходит вокруг, свет прострелил насквозь платье, и в нём мужик загорелся.

- Откуда она вообще взялась, эта история?
- Сам придумал. Я такой, Пигмалион навыворот.

- Теперь мы знаем, что у вас получается хорошо, а что у вас получается плохо?
- Ну, что значит плохо?! Если получается плохо, я не делаю этого и никому не показываю. Или делаю, но не показываю. Написал стихотворение, через некоторое время перечитал – «ё-моё!» и стёр.

ВЕЧНЫЙ ПОДРОСТОК БОРИС ГРАЧЕВСКИЙ
…Мы завершаем серию встреч с «папой» «Ералаша» Борисом Грачевским. Вечер третий.

- Давайте хотя бы коснёмся темы «Ералаша». В одном интервью вы сказали, что время меняется – меняется юмор…
- Не юмор меняется, а дети становятся другими: какая-то часть юмора в них уже не попадает. «Ералаш» очень сильно меняется, мы всё время находимся на пике сегодняшнего ребёнка. Я общаюсь с детьми, знаю, что сегодня носят, смотрят, какую музыку слушают. Кто такая Леди Гага, знаю. Появляются новые красавчики, новые звёзды.

- Где находится барометр, который определяет, что смешно, а что - нет?
- У меня внутри сидит 12-летний мальчик – современный такой парень.

- Ему постоянно 12?
-Да, он не стареет, но сегодняшний. Мне Бог дал не стареть.

- Не было ли у вас желания уйти из юмора в сатиру?
- Никогда. Сатира уже юмора. Я как-то сочинил для «Фитиля» сценарий, у меня его не приняли, но он смешной. В жуткой пельменной стоит простой люд, ест. Негр поставил еду, сделал два глотка водки – и его увезла скорая помощь. Дальше появляется на столовой надпись: «Только для белых». Вот в чём разница между сатирой и юмором. Я могу пройтись по ходу, но обличать, злобно прибивать мне неинтересно.

- Как вы относитесь современному взрослому юмору?
- По-разному. К сожалению, стало больше генитального юмора, бранных словечек на сцене. Я спокойно пользуюсь нецензурными выражениями в жизни, но если я выхожу в эфир, я не то, что матом говорить, даже фривольных анекдотов себе не позволю. Я люблю тонкие мудрые интеллигентные анекдоты – даже если они непристойные, но в них запрятан какой-то хороший смысл.

Легче всего сидеть и трепаться, как сидят в программе «Прожекторперисхилтон». Это не живучий юмор, его читать невозможно. Сегодняшний Михаил Михайлович Жванецкий уже превратился в мудрого философа. Его истории вызывают даже не улыбку, а грустную усмешку.

С другой стороны, КВН-овский непрофессионализм распространился на все каналы. Возьмём, например, как работают артисты из «Шести кадров» - там один лучше другого. А теперь на секунду поставим рядом «Камеди клаб», которые продолжают заниматься самодеятельностью. Если «кадрам» или «Городку» дать фразы, которые говорят «камедианты», их будет сложно узнать. Артист – это профессия, ей обучают.

КВН стал настолько сиюминутным, что даже противно. Утром в газете, вечером – в куплете. Я не хочу так! Я всегда отказывался от сиюминутного юмора. Мне сегодня стыдно за несколько историй, которые были сделаны на потребу тогдашнего общества. Зачем это? Хочется смеяться над тем, что будет вечно. Человек обязательно влюбится, будет приставать к любимой девочке обязательно, жадные, хвастуны всегда будут.

- У вас есть авторитеты в юморе?
- Нет, то, что смешно, то и авторитетно. Я считаю, «Шесть кадров» - это смешно, причём они добывают и добывают новое, не ходят по кругу.

- Готовилась к интервью и случайно вспомнила, как однажды ехала в маршрутке, и по радио передавали передачу Бачинского и Стиллавина…
- Ох, как я их приложил тогда! Они наглые, как танки, и очень смеялись над шутками друг друга. Оба сидели и ржали, а я им сказал: «Ну, вы продолжайте тут смеяться, вам хорошо вдвоём, а я, может, уж пойду тогда?» Тогда они поутихли. Ну и что ты хотела спросить?

- У меня тогда было ощущение, что вы словно из разных книжек: у них свой юмор, у вас – свой: наивный, детский.
- У Стиллавина мерзопакостный юмор, а у меня он разный. Я вот, например, люблю, когда Пашка Воля в хорошем настроении и шутит, или Гарик Мартиросян. Они часто меня зовут в «Камеди клаб» и никогда злобно не прикладывают. Шутят, издеваются, но делают это тепло.

- Как вы себя ведёте, когда над вами зло шутят?
- Я могу махануть с плеча, но говорить «Фуу! Да как вы смеете!» не буду. Я защищаюсь, ржу, когда они прикладывают по делу.

- А к комплиментам как относитесь?
- Нормально, как все люди искусства. Любим мы, когда нас хвалят.

- Вы дружите с женщинами?
- Дружу. Я знаю, как охмурить мужика. Могу подсказать.

- Работает?
- Конечно, о чём ты говоришь!

- Мне показалась очень трогательной история о том, как для вас, маленького мальчика, рухнул культ личности Сталина.
- У меня есть история лучше – про мою первую любовь. Я влюбился в три года в дочку прачки. Мы были с разных социальных ступенек: мой папа – заместитель директора Дома отдыха по культурно-массовой работе, а её мать – самый низший чин – прачка. Они жили в самом отдалённом углу Дома отдыха. Я в неё влюбился и ничего с собой не мог сделать! Всё время пытался добиться её внимания, а она меня не замечала.

Тётки выбегали во двор, размахивали утюгами с углями, а меня это всё не интересовало, потому что я сидел в гладильной комнате, где стоял мой до сих пор самый любимый запах – запах принесённого с мороза, выглаженного белья. Эти прачки хохотали надо мной, когда я пел и плясал, чтобы только она меня заметила. Однажды она меня пригласила гулять. Я так обрадовался! Это было такое счастье! Я шёл, меня распирало. Она меня завела в яму с крапивой и бросила… Я так рыдал! Не от того, что был обожжён крапивой, а от женского вероломства.

- И вы это с трёх лет помните?
- Конечно, я себя с двух лет помню. А какую ты хотела историю? Да, про Сталина. Когда он умер, как ни странно, на меня это не произвело никакого впечатления. Через какое-то время в наш Дом отдыха приехал грузовичок, рабочие стали валить памятник. Было страшно интересно! Набросили памятнику на шею петлю и валят. Памятник какое-то время сопротивлялся. Наконец, он упал и раскололся пополам. Я был потрясён тем, что Сталин оказался внутри пустым. Образ для меня был чудовищный! Я ненавижу то, что произошло в нашей стране благодаря ему. Между сталинизмом и фашизмом нет никакой разницы. Прошло какое-то время, я успокоился. Однажды, зайдя в гараж, наткнулся на башку Сталина. Она была с меня размером. Я так испугался, что этот человек может вернуться...

Да у меня много таких историй. Я приезжал в гости к деду, а рядом с ним, через забор жил патриарх Алексий - белый-белый человек, с фантастическими выгоревшими голубыми глазами, как у пана Рублёвского. Его святость была непонятна детям 56-ого года. Плевать мы хотели на всё! Какой Бог? Какой Христос? Но этот белый человек в клобуке с понагирой на меня производил потрясающее впечатление. Он раздавал нам конфеты. Я терпеть не могу конфеты, ненавижу карамель, а «Снежок» - лютой ненавистью, а из его рук я ел. Как это объяснить?