Путешествие из Москвы на зону в Перми

Текст: Ольга Романова

Зона в Губахе — крупнейшем пермском туристическом центре — встречает жен заключенных шикарной брусчатой дорожкой и сразу двумя объявлениями о том, что никого к зэкам не пускают

ЕДУ К МУЖУ НА КУРОРТ
Вернулась из пермской зоны. Всё поняла про модернизацию.

Модернизация — это когда деятельный гражданин с двумя университетскими образованиями и тремя языками мечтает о месте сучкоруба. Модернизация — это когда в правительстве запрещают экспорт круглого леса, и поэтому «на местах» здоровые кедры срубают и полностью пускают на опилки, потому что из опилок в лагере делают евродрова и экспортируют в Германию. Модернизация — это когда на зоне я снимаю угол в деревенской избе за 300 рублей в сутки, но бесплатно топлю печь свежесрубленным столетним кедрачом, цена которому — минимум полтысячи долларов за кубометр. Впрочем, было и много хорошего, причем такого, из области чудес.

Чудеса начались ночью в Шереметьеве, откуда я улетала в Пермь после зажигательного трудового дня. В общем зале ожидания обнаружились две знакомые фигуры — это были губернатор Олег Чиркунов и режиссер Борис Мильграм. «Вы зачем к нам в Пермь?» — «На зону, к мужу». — «Вы обязательно позвоните, если будут какие проблемы». Хм. Позвали на посадку. Олег Чиркунов, не говоря ни слова, хватает мою неподъемную сумку и лично тащит ее в самолет. Торможу в бизнес-классе, понимая, что здесь мы расстаемся. А губернатор с режиссером минуют полупустой бизнес-класс и аккуратно садятся в эконом. И летят себе, как будто так и надо. Рядом со мной молодая пара в полудреме, парень говорит девушке:

— А вон, смотри, опять Чиркунов в экономклассе летит.
— Ага, — зевает девушка без всякого интереса.

Приземлились. Чиркунов опять же хватает мою сумку и тащит в здание аэропорта. — Вас встречают?

Встречают — моя глубоко беременная подруга Лена Денисова, пермская бизнесвумен, которая никак не могла допустить, чтобы я брала такси в незнакомом городе в 5 утра. Губернатор с Мильграмом махнули ручкой, а я вспомнила, как смотрела чудесный спектакль пермского театра «Один день Ивана Денисовича» на «Золотой маске», но вот забыла сказать об этом Мильграму. Пермский театр сейчас ее в Питере показывает. Будет возможность, сходите непременно.

Лена отвезла меня в замечательное круглосуточное кафе в гостинице «Хилтон», влила в меня кофейник с чизкейками и блинчиками, потом поехали в супермаркет, закупаться для зоны. Ну маркет как маркет — сплошная глобализация. Но в овощном отделе Лена хватает меня за руку и вытряхивает из моей тележки голландскую картошку. «Ты с ума сошла, надо пермскую покупать». Откуда это такой картофельный патриотизм в промрегионе? «Это, — говорит Лена, — у нас губернаторский проект, хорошая картошка, правда». Ну ладно — на вид и правда ничего, по крайней мере мытая. Забегая вперед, скажу, что Лена была права. Надо же — полтора года просидел мой муж Леша в Тамбове, там и близко таких овощей не было, хотя и Черноземье.

В общем, затарилась я пермским продуктом (муж позже обнаружил в моих покупках какие-то сверхъестественные местные сухие каши), насильно отправила беременную Лену спать и вызвала такси. Приехала новенькая «Мазда», водитель отнесся с пониманием к моему маршруту, дал мне конфету (позже их обнаружился преогромный кулек), поехали. Поговорили в дороге о местной природе — а она сражает навсегда, удивительный край — и о развитии уральской промышленности, так что теперь я готова в любом обществе перекинуться парой слов о преимуществах мотовилихинского длинномерного гидроцилиндра. Со слов таксиста, кстати, выходило, что повезло нам с зоной (а скорее мир не без добрых людей).

…Едем, и в какой-то момент посредине всей этой горно-лесной красоты вдруг начало саднить горло и ручьем полились слезы: что за фигня, я девушка крайне здоровая, без астмы и без аллергий, а реакция именно что такая, аллергическая. А это мы к городу Чусовой подъезжаем, с местным металлургическим комбинатом. Полчаса потом кашляла. Потом пейзажи, пейзажи, и Губаха — опять слезы, это уже коксохимия. В Губахе снег, там прекрасная гора, очень привлекательная для горных лыж, только не понимаю, какой в них смысл, если ту гору обрамляют коптящие коксохимические трубы. Как там кататься, осталось для меня загадкой. Таинственный уральский характер, не иначе, или это другая порода людей, которые дышат не легкими, а чем-то еще. Коптящие трубы, кстати, почему-то не отменяют существования лисиц, перебегающих дорогу, и каких-то подтетерок, как мне назвал их таксист, вылетающих из-под колес. Впрочем, у меня будет время изучить феномен.

Подъехали к зоне. Машину не пускают: пропуска нет. Пошла пешком, бросив машину и продукты. Через километр обнаружила, что иду по брусчатке, здесь все ею устелено — я знаю, сколько метр такой дорожки будет стоить на Рублевке. У меня под ногами — состояние.
Дошла, что было непросто. Уперлась в два объявления. Первое гласило, что жены зэков не допускаются на свидания без санитарной книжки. Второе — что в зоне объявлен карантин в связи с ОРЗ и не пускают никого даже с той книжкой. И нет вокруг никого, кому я могла бы сообщить: у меня прямо сейчас будет справка от психиатра, что если меня куда-нибудь не пускать, я буду буйная.

Чем дело кончилось, как топить русскую печь и откуда берутся дикие пекинесы — в следующую среду...

Наш корреспондент прибывает в ссылку и окончательно превращается в жену-декабристку.
ПОСЕЛЕНИЕ

Незамысловатый рассказ мой о путешествии в новую колонию мужа в прошлый раз окончился ровно в том месте, где окончилась и дорога, ведущая из Перми в Губаху — то есть у ворот колонии. Машину не пустили, и я прошлась по морозцу непосредственно до двери колонии — по дороге, вымощенной стильной черной брусчаткой, от вида которой удавилось бы от зависти пол-Рублевки. Дверь в некое специальное помещение, где следует писать заявление о свидании и ожидать разрешения, оказалась по всему периметру примерзшей к косяку. Открыть ее я не смогла, даже взяв в руки палку-копалку. Впрочем, два прискорбных объявления можно было прочитать, и не вскрывая закромов: что для свидания нужно предъявить санитарную книжку и что вообще никаких свиданий не будет, ибо карантин.

Стоило проехать две тысячи километров, чтобы убедиться: родная страна считает, что наказывает не осужденного, а весь его клан. Захотелось на баррикады, жаль, что вокруг не было ни одной живой души, я бы обратила ее в Гавроши. Зато в кармане был мобильник, даже два, которые — к моему удивлению — работали (по дороге Сети не было вовсе). И я начала звонить, отдавая себе отчет, что в Перми сейчас 10 утра, а в Москве так и вовсе 8. Я звонила знакомым и малознакомым депутатам, в приемную ФСИН, в приемную губернатора и вопила нечеловеческим голосом — а чего бы и не повопить, терять-то в такой ситуации уже решительно нечего. На крыльцо проходной, ведущей в колонию, вышло существо в синей пятнистой форме, прислушалось; потом еще одно. Ушли — снова пришли. Потом один говорит: «Выключайте телефоны, сдавайте, проходите». Моментально выключаюсь, прохожу. Кабинет начальника — кстати, впервые за все годы скитания по кабинетам тюремных начальников вижу какой-то очень человеческий, обжитой кабинет. Сидит немолодой майор внутренней службы, на лице его написана мука Святого Себастьяна — я понимаю, что он понимает, какое тихое счастье к нему прибыло. «Пишите, — говорит, — заявление на свидание, и настоятельно прошу вас провести с мужем воспитательную беседу о недопустимости нарушения режима». Я ахнула — не похоже на моего сидельца. «Неужели нарушает?» По-моему, майор Сибагатулин смутился: «Не нарушает, но профилактика в нашем деле главное». Золотые слова, я ради такой профилактики теперь часто ездить буду, ответственно понимая всю ее необходимость.

Выдали мне мужа (в прекрасном состоянии, страшно довольного, розового и пахнущего елкой), выдали дневального для указания избы для проживания и переноски вещей из такси, да и такси разрешили заехать за шлагбаум. В общем, все сложилось в лучшем виде, майор оказался отличным. Дошли до избы в центре поселка: ничего так изба, 300 рублей в день, справа и слева стоят точно такие же, а в них живут семьи работников зоны. По дороге к избе — серьезная черная овчарка в вольере, она была страшно озабочена нашим прибытием и громко выражала недовольство. Я решила довести воспитательный процесс до конца и сообщила овчарке, что у меня дома две такие, правда, поменьше, так что нечего на меня лаять, иди в глаза посмотри. Так что тоже быстро договорились, и больше она на нас не лаяла, умный песик.

В избу я влюбилась раз и навсегда, очень по ней сейчас скучаю. Во-первых, огромная русская печка, которая топится живыми дровами, а в ней такое специальное углубление типа полочка (не знаю, как называется), и на ней можно готовить, очень круто. От печки в разные стороны расходятся трубы, и они горячие, когда топится печь, и довольно медленно остывают, как раз на ночь хватает. Во-вторых, вода, которая течет из крана. Она только холодная, но поразительно чистая и вкусная. Никаких мышей, насекомых и прочей нечисти — стерильная изба, да еще и с теплым сортиром в противоположной половине. Холодильник отключен, похоже, в связи с его естественной смертью, зато есть холодные сени, я там даже эскимо хранила. В поселке мы с мужем можем передвигаться совершенно свободно, чем мы немедленно и занялись. Там имеются два магазина — две люто конкурирующие фирмы, расположенные друг против друга по разные стороны огромной вековой лужи, через которую переброшены деревянные мостки. Две хозяйки внимательно отслеживают, кто к кому сначала зашел и кто что купил. Потом выговаривают. Ассортимент, соответственно, разный и, кстати, исчерпывающий — больше не буду в Перми закупаться, все есть на месте. Народ приветливый, деревенский, одно плохо: мусорят ровно там, где живут, это какая-то местная особенность, в Тамбове я такого не видела. Вот здесь живешь ты сам, здесь играют твои дети, и ровно здесь же ты раскидываешь бумажки-бутылки-пакеты, просто удивительно. Украшение поселка — дикий пекинес, лихой парень. Он без ошейника, гуляет днем и ночью сам по себе, азартный и веселый, подачек не принимает — похоже, что отбился откуда-то, но ничуть не жалеет. Гоняет деревенских котов, любой из них крупнее пекинеса вдвое, но кто ж тут считается.

Здесь, за вечерним чаепитием с новыми коллегами мужа, сидящими в основном по ст. 105 УК («Убийство»), обнаружилось, что есть у меня в Пермском крае конкурент, зовут Слава Мафия, тоже писатель. В следующую среду о нем напишу...