Российский триколор сепаратизма в России

Углубляющийся финансово-экономический кризис снова актуализировал рассуждения о возможной угрозе сепаратизма для российской государственности. Для этого есть несколько причин, некоторые из которых прямого отношения к собственно кризисным явлениям в экономике не имеют.

Во-первых, фактор признания независимости Абхазии и Южной Осетии. Пойдя на нарушение принципов «беловежского национализма» (когда границы между республиками бывшего Советского Союза признавались как межгосударственные рубежи новых независимых образований), Москва создала политико-правовой прецедент. Не только внутри СНГ, но и в мире (если иметь в виду отношение различных стран к РФ и ее внешней политике). Нарастающие экономические проблемы отчасти актуализировали этот прецедент, который мог бы быть «спящим» в случае продолжения путинского «процветания». Во-вторых, история России знала много примеров (1917, 1991 годы), когда казавшееся сильным в большей или меньшей степени централизованное государство по мере своего ослабления сталкивалось с центробежными тенденциями. При этом совсем не обязательно эти тенденции были связаны с этносепаратизмом. Достаточно было простого усиления антистоличных (антипетербургских или антимосковских) настроений (сибирское областничество или проекты казачьих республик).

Кстати сказать, сегодняшние события в Приморье или в Мурманске показывают – протест против центра вовсе не обязательно проходит под флагом этнической солидарности. Он может быть организован этническими русскими, но при этом направлен против столичной бюрократии и российского общефедерального правящего класса.

Во-вторых, проблема обеспеченности финансовыми ресурсами. Еще в середине января 2006 года «крестный отец» рыночных реформ в России, а ныне руководитель Института экономики переходного периода (ИЭПП) Егор Гайдар выступил с обстоятельным докладом, в котором сделал неутешительные прогнозы относительно перспектив России. По мнению Гайдара, СССР в 1985¬ Not sign-1986 годах постигло авральное падение цен на нефть.

Поскольку «путинская стабильность» во многом базировалась на том же фундаменте, что и брежневский СССР, неблагоприятная ценовая конъюнктура на нефтяном рынке может привести к тому, что Россия столкнется с банальной нехваткой средств. Чем это грозит? В случае с дотационными республиками Северного Кавказа – сокращением финансирования, а в случае с обеспеченными Татарстаном и Башкирией – попытками «заимствования» и перераспределения для «общих» интересов вкупе с давлением на властные прерогативы этих образований в составе РФ.

Добавим сюда, впрочем, не впадая в крайности конспирологических теорий, и внешнее давление на Россию. «Заинтересованные» стороны, конечно же, будут использовать описанные выше проблемы – если не для достижения распада, то для ослабления РФ, выведения страны из «большой игры» в Европе и в Евразии.

Однако было бы неверно ограничивать анализ возможной сепаратистской угрозы исключительно экономическим инструментарием. В России (с чем упорно не хотят соглашаться наши псевдолибералы) существует гораздо большее по сравнению с Европой количество сфер, в которых негосударственное регулирование принципиально невозможно. Сюда можно отнести и протяженные государственные границы, из-за чего необходимо содержать численно более крупные вооруженные силы, полицейские структуры, органы безопасности и т.п. В этом же ряду проблем и различные по своему социально-экономическому, политико-правовому и социокультурному уровню и развитию регионы, что требует от государства значительных усилий по их разумной гомогенизации, формированию единства из всего многообразия отдельных частей.

В нашей стране у населения отсутствуют развитые традиции местного самоуправления и низовой организации (вече и казачий круг оставим историкам). При этом речь идет именно о позитивной низовой организации, а не о возникновении незаконных вооруженных формирований и диверсионно-террористических групп.

Российское общество также имеет серьезный запрос на патерналистские настроения. Игнорировать их по крайней мере неразумно. Иначе велика вероятность повторения того, что произошло в нашей стране после краха советского коммунизма и распада СССР.

Непринятие в расчет «нерыночных сфер» реформаторами начала 1990-х привело к деградации системы власти и управления страной. Более того, марксистская, по сути, идеология «рыночного детерминизма» привела к тому, что маркетизация распространилась на сферы, в которые она не должна проникать в принципе. Административный рынок стал моделью развития российской властной системы. В начале 1990-х рыночное администрирование было необходимой платой за сохранение страны. Приватизация власти в регионах под видом «федерализма и децентрализации» обеспечила центру мирную передышку для преодоления двоевластия в 1991–1993 годах, элементарного обустройства и сохранения территории под названием РФ хотя бы де-юре.

Конечно же, идеализировать «договорную практику» 1990-х годов не следует. Рассматривать ее как федерализм, от которого якобы Владимир Путин отошел в сторону унитаризма, значит заведомо упрощать ситуацию. В постсоветской России вообще выбор проходил не между двумя вышеупомянутыми трендами. Реформы в стране были административно-бюрократическими – и по кадровому составу реформаторов, и по методам, и по идеям. Другими в условиях 1990-х они и быть не могли. В РФ начала 90-х не было ни развитых институтов гражданского общества, ни многопартийной системы, ни альтернативных акторов, ни контрэлиты, сравнимой с аналогичной в восточноевропейских странах. Зато существовала многоуровневая система неформальных отношений центра и окраин. В условиях распада Союза ССР и «временных трудностей» с формированием центра нового Российского государства административно-бюрократическая периферия взяла «суверенитета, сколько смогла унести». Со всеми последствиями, многократно описанными в научной литературе и в СМИ.

Таким образом, модель девяностых не может рассматриваться как федералистская. Слабый центр – не синоним того, что на практике реализуется система «рассредоточения власти». Вряд ли узурпация полномочий на региональном уровне может рассматриваться как демократическая процедура.

В 1990-е власть оказалась «сосредоточенной», только не в московском Кремле, в кремлях местных (в той же Казани) и в более скромных административных комплексах. В 2000-е произошла монополизация административно-бюрократического рынка. У авторитарных региональных лидеров часть их полномочий была отнята укрепившейся центральной властью. В результате появилась новая рыночно-бюрократическая модель. На сей раз с сильным центром в Москве, а не в Казани, Уфе или Екатеринбурге.

Но принципиально модель административного рынка не изменилась. И если в 1990-е успех праздновали региональные «рейдеры от политики», то в 2000-е успех пришел к «рейдерам от центральной власти».

При Борисе Ельцине в процесс приватизации власти были вовлечены гражданские бюрократы – экс-партийные чиновники всех рангов, мобилизованные во власть бизнесмены и интеллектуалы. При Владимире Путине коммерциализация власти в большей степени затронула силовые структуры. Люди в погонах свое влияние, информированность и силу (в прямом смысле этого слова) вложили в бизнес. Коммерциализация МВД, ФСБ, прокуратуры и армии, а не секьюритизация общества – вот реальная опасность, стоящая перед страной. Сегодня оппоненты действующей власти говорят об усилении правоохранительных структур или органов безопасности. В самом факте такого усиления ничего страшного нет. Нормальное функционирование силовых структур – залог состоятельности государства и всей власти в целом. Опасно не усиление, опасно превращение «соответствующих органов» в эффективный бизнес-инструмент.

Единожды став бизнес-инструментами, спецслужбы и армия (что, собственно, и является самым надежным каркасом государства) перестают таковыми быть, превращаясь в ЗАО МВД, ООО ФСБ, ИЧП Министерство обороны. Будучи де-юре госструктурами, они де-факто осуществляют рыночную деятельность. Отсюда и дипломатия по-газпромовски, и закрытие глаз на формирование региональных партикулярных режимов (процесс «рамзанизации Кавказа»).

Таким образом, мы можем говорить не о фундаментальном усилении государства в период восьмилетнего «процветания», а о монополизации бюрократических ресурсов в Москве. Культура управленческого класса никак не изменилась по сравнению с 1990-ми. Впрочем, правила монополистического административно-бюрократического рынка можно и пересмотреть, если у «монополиста» возникли серьезные проблемы с наличностью.

А потому новая волна сепаратизма в России будет не похожа на сценарий краха СССР. Три человека в Вискулях не понадобятся. Нынешние политические лидеры страны не нуждаются в идеологическом оформлении политических сделок. «Ничего личного, только бизнес» – вот их кредо. Проблема в другом.

Российский триколор над той или иной территорией вовсе не будет означать, что Кремль осуществляет реальную юрисдикцию над ней здесь и сейчас.

По части пророссийских заявлений пресловутый Рамзан Кадыров может дать фору даже мэру первопрестольной. Означает ли это твердую власть России в Чечне? Риторический вопрос. По пророссийской риторике Чечне не уступает и Дагестан. Однако в истории с неудачным назначением «варяга» Радченко на пост руководителя налоговой службы республики в начале этого года Москве четко объяснили, кто является хозяином в «Стране гор» (так по-тюркски будет называться Дагестан).

Что же касается распада страны по-советски, то он возможен только в двух случаях. Первый вариант предполагает некую критическую массу недоговоренностей между нынешними держателями административных рент, а второй – решимость некоторых приватизаторов власти рискнуть, отказаться от привычного административного рынка в пользу открытия своего «дела». Естественно, это не приведет ни к модернизации, ни к демократии.

Не дать этому свершиться может «национализация государства» под названием Россия. Следовательно, уровень государственного управления требует кардинального изменения едва ли не в большей степени, чем принятие своевременных и адекватных мер в банковской или социальной сфере. Однако снова без ответа остается вопрос: «Кто будет заниматься деприватизацией российской власти?» По крайней мере, пока в этом не заинтересована правящая бюрократия – единственный реальный политический игрок. А адекватной и ответственной контрэлиты в России за два десятилетия так и не выросло.

Текст: Сергей Маркедонов, зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа
Опубликовано: Газета.RU [2]
Илл. из архива «Иной газеты»