Дать-то дадут, да кто ж возьмёт?

Самое страшное наказание — исполнение желаний. Хозяева крупнейших коммерческих банков, металлургических комбинатов и даже нефтяных компаний теперь регулярные посетители приемных Кремля и Белого дома. В обмен на помощь государства, оставшегося самым богатым игроком на поле российского бизнеса, они готовы делиться активами. Даешь национализацию?

«Особенность российской борьбы с кризисом в том, что здесь не торопятся национализировать предприятия, оказавшиеся в сложной ситуации, как это происходит в такой колыбели либерализма, как Великобритания», — считает президент РСПП Александр Шохин. С этим согласен и ректор РЭШ Сергей Гуриев: «Государство явно не хочет набирать новых активов». Похоже, что власти переходят от наступления к обороне. Единой антикризисной политики по-прежнему нет. И что будет с экономикой хотя бы через полгода, ни в Кремле, ни в Белом доме не представляют, но именно поэтому чиновники поняли: лишняя собственность — проблема. На фоне тотального госрегулирования идея новой волны приватизации перестает казаться абсурдом.

ВЗЯТЬ И ПОДЕЛИТЬ
Юрий Лужков давно знал, как спасти Россию. На минувшей неделе мэр представил столичным «единороссам» свою антикризисную программу. Точнее — план приватизации. Не вдаваясь в российские реалии, Лужков ссылался на передовой западный опыт: в Европе власти во всю национализируют. Вот и в России, воспользовавшись тем, что олигархи кругом в долгах, государство должно отобрать у них активы, особенно относящиеся к стратегическим отраслям. Ну а потом, объяснил Лужков «дорогим товарищам» по партии, «привести в порядок и выставить на приватизацию по рыночным ценам, а не по тем ценам, по которым Абрамович получил “Сибнефть”». Логика очевидна. Кажется, кризис только приблизил цель, к которой государство последовательно шло последние пять лет, — установление контроля над ключевыми отраслями экономики.

Контуры новой реальности уже просматривались: стратегические отрасли под контролем госкомпаний; госкорпорации, в которые закачиваются сверхдоходы, помогают создавать новых национальных чемпионов. Даже народные IPO стали для госбизнеса удобным способом привлечь частных инвесторов, не делясь реальной властью. По подсчетам Альфа-банка, доля государства на российском рынке акций выросла с 20% в 2003 г. до 35% к началу 2007 г. Это объяснялось не только расширением числа госкомпаний за счет частных, но и тем, что капитализация «Газпрома», «Роснефти» и госбанков росла с опережением рынка. В том числе и потому, что госкомпании не несли политических рисков.

Частные собственники становились все более сговорчивыми. В 2003-2004 гг. они привыкли к регулярным налоговым претензиям — судьба «Юганскнефтегаза» осталась наиболее драматичным сюжетом превращения частной компании в государственную. В 2005-2006 гг. переговоры с собственниками ОМЗ и титанового монополиста «ВСМПО-Ависма» о продаже активов аффилированным с государством компаниям прошли относительно мирно. Ну а в 2007 г. новые «национальные чемпионы» создавались уже одним росчерком президентского пера — так возникла госкорпорация «Российские технологии» во главе с давним знакомым президента Путина Сергеем Чемезовым. В ней государство объединило свои активы в оборонке и машиностроении, но корпорация сразу стала рассматриваться как претендент на консолидацию металлургии — последней из ключевых отраслей, где в структуре собственности преобладали частные владельцы. Когда в июле 2008 г. премьер Путин на одном из совещаний обрушился с претензиями на совладельца металлургической компании «Мечел» Игоря Зюзина, в этом сразу увидели признаки предстоящей смены собственности. Быстро вспомнили об интересе, который еще в 2007 г. Чемезов — на тот момент еще глава ФГУП «Рособоронэкспорт» — проявлял к входящему в «Мечел» Челябинскому металлургическому комбинату, производящему спецстали для оборонки.

Что ж, теперь российские миллиардеры намного дешевле. Обещание Путина «прислать доктора» к Зюзину обрушило капитализацию «Мечела» с $15,2 млрд до $10,4 млрд. Но кризис без всяких скандалов довел ее до $2 млрд.

«Норильский никель», прошлым летом самый желанный участник всех возможных металлургических альянсов с участием государства, с начала открытой стадии кризиса в сентябре 2008 г. подешевел более чем вдвое — до $11,7 млрд. Однако легкой консолидации не получается, власть выступает посредником в сложных переговорах возможных участников металлургической суперсделки. Любимцы инвесторов превратились в неуверенных в своем будущем должников. Да и само государство аккуратно относится к идее вхождения в такой союз. После январской встречи у президента Медведева, на которой были владельцы UC Rusal, «Металлоинвеста» и «Норильского никеля», прошло больше месяца, но видимых результатов пока нет. Тот же Чемезов вынужден сам просить государственной помощи: в корпорацию включено множество старых неконкурентоспособных предприятий, которые и до кризиса были обременены долгами.

Похоже, что Юрий Лужков поспешил со своими планами: государство не готово брать на себя бремя бывших олигархов. Успехи кремлевских менеджеров были почти неизбежными в пору сверхблагоприятной конъюнктуры, а вот как выполнить призывы столичного мэра — привести доставшиеся дешево компании «в порядок» и продать их в разы дороже? «Государство понимает, что получение новых активов может стать проблемой. Насколько я знаю, окончательных решений нет», — говорит бывший высокопоставленный чиновник Кремля. «Сейчас на местах есть настроения, что хорошо бы сменить неэффективного частного собственника на государство. Но государство побаивается и стремится оптимизировать свою роль в экономике», — описывает свои ощущения Шохин. Президент Центра стратегических разработок Михаил Дмитриев предлагает серьезно отнестись к речи Владимира Путина на экономическом форуме в Давосе, где премьер говорил об опасности веры во всесилие государства. Выступление перед бизнес-элитой можно было бы считать примером традиционного «экспортного» поведения российских чиновников. Но ряд последних решений заставляет думать иначе.

НЕ БЕРУТ
Рука дающего оскудела. Сначала первый вице-премьер Игорь Шувалов поставил бизнес-сообщество перед фактом: оставшиеся $39 млрд из $50 млрд, выделенных прошлой осенью ВЭБу для рефинансирования долгов российских корпораций, тратить не будут. Вскоре и председатель Внешэкономбанка Владимир Дмитриев подтвердил, что рефинансирование приостановлено, хотя и допустил возможность «отдельных исключений». Официально главный мотив — экономия золотовалютных резервов, растаявших с лета на треть. Никто не станет спорить с тем, что это веская причина. Но, похоже, есть и другой, более интересный, мотив. Государство само отказалось от очень удобного рычага перераспределения собственности, ведь «спасительные» кредиты ВЭБа должны были даваться под залог акций на весьма жестких рыночных условиях и, как правило, сроком на год. Кризис за это время вряд ли закончится, компании не смогут вернуться к прежним прибылям, и многие вновь окажутся неспособными вернуть кредит. У государства появлялась очевидная перспектива получить собственность за долги. Но сколько будет стоить эта собственность еще через год? Это в 2005 г. бурно растущий «Газпром» мог на взятые в западных банках кредиты покупать «Сибнефть». Теперь государство на свои кровные резервы помогает крупному бизнесу и в качестве награды может рассчитывать на дешевеющие акции.

Пример с замороженной программой ВЭБа не единственный. В начале февраля в Белом доме несколько дней шли совещания о том, как поддерживать банковскую систему: после нынешней временной стабилизации банки ждут новых проблем, распространение кризиса на компании реального сектора приведет у росту просрочки по кредитам. Государство могло бы напрямую зайти в капитал кредитных организаций, например выкупив допэмиссию акций (так помогали крупнейшей банковской группе UBS: в конце прошлого года швейцарское правительство потратило €3,9 млрд на выкуп облигаций UBS, которые впоследствии могут быть конвертированы в акции). Эта сделка стала залогом более масштабного пакета помощи: государство выкупило у банка проблемные активы на €40 млрд.

Российским банкам поддержка в таких масштабах не оказывается, предел госпомощи — $40 млрд на всех, озвучил министр финансов Кудрин. Но форма — прямое вхождение в капитал — казалась вполне вероятной и в наших условиях. Владельцы коммерческих банков, судя по утечкам из правительства, не возражали против того, чтобы ужаться в пользу государства. Но было принято решение напрямую входить только в капитал госбанков — ВТБ, ВЭБа и Газпромбанка. Коммерческим банкам обещаны субординированные кредиты ЦБ на общую сумму 100 млрд руб. Они предоставляются на долгий срок — 5-10 лет — и не могут быть отозваны досрочно. Однако, как особо подчеркнул премьер Путин, объявляя 5 февраля о принятом решении, «не предоставляют кредиторам права участвовать в управлении банком и не меняют структуру его собственности». Риски и тут решили не набирать. «Вхождение в капитал — дополнительная головная боль, акции все равно через некоторое время придется продавать», — указывает главный эксперт «Интерфакс-ЦЭА» Алексей Буздалин.

Интересно, что среди планов помощи российскому банковскому сектору обсуждалась и идея создания так называемого плохого банка — специального учреждения, которое будет выкупать проблемные активы и отмывать банковские балансы. Такую структуру планирует создать в США новая администрация Барака Обамы, но в России решили не подражать Америке. Первый вице-премьер Игорь Шувалов публично объяснил почему: отсутствие у государства достаточного количества квалифицированных менеджеров и риски коррупции.

Итак, власть испугалась массовой национализации и пытается помогать экономике, держась подальше от реестра акционеров. Но это все тактика. Понятно, что в ходе кризиса госконтроль над экономикой усилится. Мощнее станут госбанки: компании, которым не нравятся условия ВЭБа, кредитуются в ВТБ или Газпромбанке — западные рынки все равно закрыты. Предприятия, попавшие в «список Путина», привыкнут получать помощь и согласовывать основные решения с чиновниками. Госкомпании будут неизбежно расширять активы, а госкорпорации, оказавшись в роли «королей cash», будут во многом определять спрос в своих отраслях.

Но еще осенью прошлого года премьер Путин заверял, что усиление присутствия государства в экономике носит временный характер. То есть после начала выздоровления казенная доля должна начать сокращаться. На языке вертится слово «приватизация».

КОГДА ПРОДАВАТЬ?
Приватизировать госактивы, по мнению Михаила Дмитриева, придется, но главное — детали. Для начала должна стабилизироваться экономика, но и потом массовая и одновременная распродажа собственности только повредит: она может подорвать начавшийся рост фондового рынка. Сокращение государственного присутствия в бизнесе должно быть постепенным, и в качестве главной цели следует избрать повышение эффективности управления. Кроме того, важно избежать повторения ошибок 1990-х гг., которые только усилили недоверие россиян к институту частной собственности.

По мнению Шохина, час икс может настать через 2-3 года. «Я считаю, что государство должно выходить из активов, когда получит минимальную прибыль от своих вложений, — рассуждает президент РСПП. — При этом прибыль должна быть как минимум не меньше инфляции за период инвестирования».

С таким подходом согласен и бывший кремлевский чиновник. Он добавляет, что активы вполне могут получить прежние владельцы — фактически они просто вернут кредит.

Но стоит начать. Сбросив антикризисные пакеты, правительство может вернуться к главной цели приватизации, от которой формально никогда и не отказывалось, — продаже всей госсобственности, которая не связана с выполнением прямых функций государства: оборона, безопасность, здравоохранение и т. д. Конечно, у Дмитрия Медведева и Владимира Путина общее с Анатолием Чубайсом — разве что питерские корни. Ни президент, ни премьер не похожи на сторонников новой распродажи. Но жизнь — упрямая штука. Кризис ведь не решает долгосрочных проблем России, он просто отодвигает их далеко на задний план. Сейчас мало кто думает о дефиците Пенсионного фонда, а ведь к 2010 г. он может достигнуть 1 трлн руб. и 3,5 трлн руб. — к 2020 г. Еще полгода назад правительство надеялось выпутаться, резко увеличив с 2010 г. ЕСН. Теперь этот путь закрыт: понятно, что в условиях кризиса, когда бизнес барахтается на грани банкротства, повышать налоги немыслимо, да и бесполезно: серые схемы никто не забыл. Тратить на пенсии можно Фонд национального благосостояния — он для этого и создавался. Но уже ясно, что из кризиса Россия выйдет с изрядно опустошенными резервными фондами, а прежний вал сверхдоходов вряд ли вернется. Между тем еще в прошлом году РСПП в споре с Минфином предлагал альтернативу — использовать на пенсионные нужды доходы от приватизации. Назывались и кандидаты на продажу: «Газпром», «Роснефть», «Транснефть». На пике продать уже не успели, но через пару лет гранды госкапитализма вполне могут появиться на аукционах Росимущества.

Конечно, снижение роли государства в экономике может быть следствием и политического выбора. Во Франции времен Франсуа Миттерана то, что в начале 80-х гг. XX в. успел национализировать президент-социалист, в середине десятилетия начал вновь продавать частникам премьер-голлист Жак Ширак. Впрочем, таких сценариев России точно ждать не один президентский срок.

Текст: Андрей Литвинов, Илья Жегулев, SmartMoney [2]
Илл. из архива