Раскручивание гаек

В ходе полемики по уже — скорее всего — решенному вопросу о продлении президентской и думской инвеституры один из апологетов новеллы утратил выдержку и риторически вопросил оппонента: «Вам-то какая разница, четыре, пять, шесть или, допустим, восемнадцать лет? Для вас это имеет какое-то принципиальное значение?» Каковым полемическим ходом — на иной взгляд, не слишком удачным — весьма помог ответу на вопрос «что нам в них не нравится?».Не будем уже говорить, что разница между шестью и восемнадцатью годами есть, причем имеющая вполне принципиальное значение. Шестилетняя инвеститура укладывается в рамки регулярного (формального или неформального — другой вопрос) подтверждения мандата на власть. Восемнадцать лет правления — это, за исключением не столь уж многих властных долгожителей — не все Сталины, Кастро, Мао etc., — есть пожизненное правление, de facto его ограничивает лишь костлявая. См. хоть иных постсоветских правителей. Хотя с конца 1991 г. названного срока еще не прошло, одни бессрочные правители уже отправились на свидание с Марксом, для других это насущно подступающая проблема.

Как ни относись к пожизненному правлению, трудно не видеть его отличий от демократии. Но не стоит цепляться к цифрам: когда критерием отбора апологетов является не столько ум, сколько, пользуясь кинологическим термином, «злостность», еще и не то услышишь. Более существенно другое. Людей, для которых принятый в их стране способ властвования, т. е. способ получения от подданных согласия на подчинение (а любая власть в таком согласии нуждается), не имеет принципиального значения и его можно менять как перчатки, можно подразделить на три категории.

Первая и самая многочисленная категория — это партикуляристское большинство, живущее по принципу «моя хата с краю, я ничего не знаю», особо не склонное ничего требовать от власти, но зато и никаких особых обязанностей ни перед властью, ни перед страной за собой не знающее, а всего лишь привыкшее гнуться, куда гнут. Правда, если гнет вдруг ослабевает (идеализм правителя, общий сбой в машине), ручаться за разумное и ответственное поведение тех, чья хата была с краю, никак нельзя. Лукавый раб хорош для господина в благоприятных для него обстоятельствах, а в неблагоприятных — очень даже нехорош.

Вторая категория — люди, без лести преданные, чья любовь к власти сладострастна. Когда любой акт власти — тем более направленный на ее, власти, умножение, ведь только кура-дура от себя гребет — вызывает восторженную реакцию, склонности принципиально различать разные решения власти у человека с таким душевным устройством в самом деле не наблюдается. Правда, опыт истории показывает, что в мирные годы энтузиасты такого рода вызывают сильное раздражение (рикошетом попадающее и по власти) даже у самых благонамеренных, а во время не то что бури, но даже всего лишь сильного ветра этих энтузиастов с собаками не сыщешь, ибо экстазуют они лишь в условиях полной безопасности. Что в благоприятные, что в тяжкие времена это если и опора трона, то весьма сомнительная. Впрочем, трон сам волен выбирать себе опору на свой страх и риск.

Наконец, третья категория принципиально безразличных — внутренняя эмиграция. Это даже не обязательно люди жестокосердые, которые имеют с действующей властью лишь одно маленькое противоречие по земельному вопросу. Внутренняя эмиграция — это люди, убежденные, что ничего путного на этой почве не вырастет, ничего доброго ждать невозможно. При таком убеждении в самом деле нет ни малейшей разницы — хоть четыре года, хоть шесть, хоть восемнадцать. Когда не подлежащий обжалованию приговор этими людьми уже произнесен, ни убедить, ни разубедить в чем бы то ни было все равно невозможно. Равно как невозможно в данном случае говорить о наличии каких-либо внутренних обязательств перед этой страной и этой властью.

Покуда Бог по грехам терпит, в самом деле можно, обоснованно рассчитывая на безразличное отношение вышесказанных людей, вести себя по принципу «как пожелаем, так и сделаем», но когда сбудется вторая часть пословицы — ведь Господь Бог долго терпит, да больно бьет, — рассчитывать в трудную пору хотя бы на столь же безразличное благожелательство будет мудрено.Сама же уверенность «как пожелаем» основана на непонимании того, сколь слабым местом всей системы является непроясненность вопроса об источнике власти. Хоть в глубинном, хоть в формальном смысле.С обрушением в 1917 г. наследственной монархии в данном вопросе настал тот хаос, при котором действует только право силы, и какое-то устаканивание наступило лишь в позднем СССР, когда на партийном уровне мандат генсека формально обновлялся раз в пять лет — на съезде КПСС. При Сталине сроки обновления не имели принципиального значения — между XVIII (1939 г.) и XIX (1952 г.) съездами прошло тринадцать лет, остался ли Сталин генсеком после XIX съезда, историки спорят до сих пор, но никто тогда не мучился неудобными вопросами. Однако сразу же после смерти вождя мучиться стали: «отход от ленинских принципов» etc. Дело было не столько в ленинских принципах, суть которых можно толковать крайне разнообразно, сколько в понимании того, что регулярство, хотя бы даже и в высшей степени формальное, есть основа власти. Съезды КПСС — как-никак руководящая и направляющая — давали такое регулярно-пятилетнее обновление мандата, и хватало ума соблюдать принцип «работает — не трогай».

Смирение правителей даже всего лишь перед Уставом КПСС — это тоже некоторая форма смирения, в очень отдаленной форме, но все-таки напоминающее «Склонитесь первые главой под сень надежную закона, и станут вечной стражей трона народов вольность и покой». Каков закон, таков и трон, такова и вольность, но в любом случае это лучше, чем не вызываемая никакой крайней необходимостью перелицовка Основного закона, причем в той его части, которая касается самого чувствительного — мистерии власти и вопроса о том, откуда она исходит. Прилюдно демонстрируемое «как пожелаем, так и сделаем» — не самый удачный ответ на вопрос об источнике мандата.

С времен антисоветской агитации и пропаганды в таких случаях было принято говорить о закручивании гаек, но применительно к данному сюжету это было бы глубоко неверно. Речь идет не о закручивании, а об откручивании, совершаемом с простодушием чеховского героя.

Текст: Максим Соколов [3], колумнист журнала «Эксперт»
Коллаж: Антон Пятница