Почему в США не любят русских бизнесменов

Текст: Nastya Chernikova

В июле Макс Скибинский написал колонку о том, что после украино-российского конфликта у технологического будущего России нет шансов. The Village поговорил с инвестором о восприятии русских в Америке.

В июле предприниматель и инвестор Скибинский опубликовал колонку в своём блоге под лаконичным заголовком No Russian. Макс уехал из России 20 лет назад, но следил за ситуацией в стране и до последних событий верил в её экономическое развитие. Теперь он называет Россию империей лжи, себя — евро-славянином, а людям, которые хотят чего-то добиться, советует скорее эмигрировать.

В интервью The Village Макс рассказал, как теперь относятся к предпринимателям из России и почему русские стартапы не могут получить инвестиции в Долине.

— Ваша колонка вызвала резонанс, её перевели на русский и украинский языки, но у многих возник вопрос: как вы можете рассуждать о России, когда появлялись в стране всего однажды за последние двадцать лет?
— Во-первых, несмотря на то что последние двадцать лет я живу в Америке, избавиться от российского ньюз-пространства мне не удалось. Когда у меня была своя компания, в ней работали сотрудники из России и Украины. Они жили в Москве, Нижнем Новгороде и других городах, команда была очень распределённая. В Долине я продолжаю работать с русскими программистами, они приезжают в разное время и из разных городов и рассказывают истории. Кроме того, я большой любитель «Эха Москвы», слушаю и читаю аналитиков вроде Латыниной и Белковского. Когда сопоставляешь мнения вместе, можно выделить какие-то общие черты.

Я активно начал следить за ситуацией в России во время грузино-осетинского конфликта. И конечно, я не был уверен, что моя картина точна. Но, судя по реакции людей, она явно срезонировала, многие с ней соглашались. Надеюсь, я не очень промахнулся.

— Вы не упоминали российкие интернет-проекты, хотя в последние годы здесь появилось много новых стартапов. Вы не заметили прогресса в этом направлении?
— В одном из интервью я приводил такую аналогию. Русский парнишка встречается с олимпийским чемпионом, и ему он дико нравится. Парень начинает активно тренироваться во дворе и через год говорит, что стал олимпийским спортсменом. Это краткая история «Сколково» и русских стартапов. Классно, что такое движение вошло в сознание, люди думают о стартапах, но до олимпийского уровня им так же далеко, как этому парнишке после года тренировок.

Если в период правления Медведева вектор был направлен вверх, а в последнее время горизонтальный, то сейчас он пойдёт вниз. Моя статья была продиктована эмоциями — я лично для себя понял, что надежды нет. Даже маленький росток в этом урагане, который не имеет к стартапам прямого отношения, будет вырван с корнем. Мы получим побочный ущерб от закручивания гаек российким государством и санкций со стороны западного комьюнити.

Российские стартапы всегда были далеки от мирового уровня. Если мы возьмём некую шкалу, где наивысший результат — 10, эта цифра соответствует лучшим проектам Долины. Средние держатся на уровне 7–8. Российские стартапы будут, к сожалению, в категории 3 или 4. Продолжая сравнение, могу сказать, что они похожи на самые плохие стартапы Долины конца 90-х во время дотком-бума.

Здесь идёт жесточайшая дарвинистская схватка. На старом блоге, где я пытался помогать российским предпринимателям, я публиковал большой текст про естественный отбор в Долине. Стоять на месте здесь никому не удаётся. Российские стартапы начали с нуля, они вырабатывали первые навыки.

Бывают истории, когда сюда приезжает русский предприниматель и начинает рассказывать инвесторам, думая, что привёз hot deal и ему дадут миллионы долларов. На деле у него полураздолбанный прототип низкого качества. Это тотальное непонимание культуры Долины: здесь огромная конкуренция сильных команд.

Я часто встречаюсь с русскими предпринимателями, читаю лекцию. Часто возникает конфликтная ситуация, потому что, с одной стороны, нужно говорить, чтобы они продолжали работать, а с другой — надо дать понять, что инвестиций они точно не получат. Всё, что мы можем сказать, — это похлопать по плечу и посоветовать лучше работать.

Ни один город мира не смог создать свою Силиконовую долину. Бостон и Нью-Йорк пытались это сделать, но и они не могут получить такую концентрацию таланта в технологичной сфере. Думаю, единственное, что должны сделать сейчас русские стартаперы, — приехать и погрузиться в среду хотя бы на полгода. Тогда они получат уровень обучения и бизнес-практик по всему спектру. В другом случае происходит самое страшное — люди даже не понимают, насколько они позади. Они думают, что, может, не самые лучшие, но на 80 процентов уже там. На самом деле тут они процентов на 20.

Когда я давал интервью «Дождю» об этой статье, ведущая подумала, что я в ней пытался защитить персональные риски. На самом деле риски равны нулю, потому что с Россией мы ничего не делаем. Нам всё равно, придут российские стартапы или нет.

— Русским стало сложнее адаптироваться в Долине? Как изменилось отношение к нам за последние несколько месяцев?
— Переломный момент наступил в январе и феврале этого года. Называя вещи своими именами, до войны и после. До неё ситуация была дружелюбная, приезжало много русских. Репутация программистов — отличная. Не сказал бы, что их воспринимали как самых крутых в мире, но в определённых категориях считали сильными. Программистов здесь всегда не хватает — США даже для себя не могут выучить достаточно.

Кроме них, было много российских бизнесменов. К ним отношение как к талантливому энергичному ребёнку, который делает поделки и его надо вдохновлять. Уровень стартапов крайне низкий, но видно, что люди стараются и пытаются чего-то добиться, а в Штатах это всегда вызывает уважение. Надо понимать, что русскоязычное сообщество в Долине — это значимая, но всё-таки маленькая часть, если сравнивать его с индусским или китайским сообществами.

В принципе, рынок здесь делится на три части: Китай, Индия, CША, а остальные национальные команды — заметные вкрапления. В общем, отношение к России было скорее позитивным — мы всё ещё получаем свои очки за Сергея Брина и Макса Левчина.

Когда началась война, российская сторона транслировала один и тот же месседж, который стал давить на окружающих. Если суммировать, Россия делала две вещи. Во-первых, вела агрессивную захватническую политику против дружеского государства. А здесь русскоязычное сообщество — это и Россия, и Украина, это быстро вызвало эффект болезненного недоумения и шок. Во вторых, выливалось сплошное враньё. Если в России у большинства населения нет возможности проверять факты, а если и есть, ей часто не пользуются, здесь технология — это инструмент узнать правду.

— Вам не кажется, что американские СМИ тоже транслируют только одну сторону? И вы в колонке делали резкие выводы, будто они не подлежат сомнению.
— Я всю жизнь занимался стартапами и венчурными инвестициями, и для меня делать решительный вывод на основе нефинальных данных — это работа. Я не могу ждать, пока стартап предоставит стопроцентные доказательства того, что он следующий Google. Любой венчурный капиталист смотрит на текущие факты и делает некие предположения. Я посмотрел на ситуацию с точки зрения того, что мы знали, и другие версии казались мне неправдоподобными.

Есть большая проблема, которая меня удручает, и факт написания статьи — внутреннее признание того, что она не решится. C начала Крымской войны из России пошёл водопад вранья. И до этого всё было не очень правдиво, но после событий ложь начала зашкаливать.

Что касается американских изданий, я объясню это так. Я живу здесь двадцать лет, но юность провёл в Москве и представляю, как себя чувствуют люди со своими взглядами на русскую историю. Но cтоит ли кусок территории того, чтобы полностью рассориться с нацией? Американцы однозначно отвечают на этот вопрос. Они думают: если вы хотите территорию обратно, работайте над этим. Создайте специальную экономическую зону, комиссию с Украиной, программы экономического развития. Cкажите, что мы готовы играть в эту игру и она может занять десять или двадцать лет. Потому что отношения с Украиной важнее, чем получить кусок земли на халяву. Как вы понимаете, это стратегия, которую ведёт Китай на Дальнем Востоке.

Патриоты мне кажутся забавными, потому что лет через двадцать-тридцать территории мирным путём отойдут под экономический контроль Китая, а потом и под политический контроль. Вот что можно защищать. Но патриоты предпочитают убивать братский народ. Конечно, сложнее защищать территорию, где нельзя бегать с автоматом, где планомерно работать. Русский менталитет и здесь проявляется в том, что хочется сразу и бесплатно.

Так вот, американская позиция настолько однозначная, что другой стороны здесь быть не может. Они не могут переступить черту и принять, что людоеду что-то захотелось. Если китайцы проведут референдум на Дальнем Востоке и скажут, что хотят присоединиться к Китаю, Вашингтон встанет ровно так же против этого, как встал против присоединения Крыма.

Растягивание и попытка найти компромиссы, по крайней мере, смягчает шок. И если б Россия занялись этим процессом, работала со СМИ и готовила к такому международное сообщество, то через пятнадцать лет такой нудной работы над целью это воспринималось бы совсем по-другому.

Есть пример британских колоний, где лидеры сателлитов обожают собираться в Лондоне и делать фото с королевой. С другой стороны, Англия напоминает, что была старшим братом и будет помогать во всём. Мне кажется, российской власти даже в голову не приходят такие варианты. Вся история — это СССР, где дипломатия приезжает на танках.

Ещё одна проблема России — колоссальный непрофессионализм во всех сферах. Она связана с предыдущей — ложью, ведь это способ решить задачу, ничего при этом не делая. Зачем решать, когда можно наврать. Эти ошибки взрываются им в лицо: так было с самолётом или когда метро сошло с рельсов. Вспоминается Пелевин, написавший, что единственный истребитель России летает вдоль границы, чтобы на него смотрели, потому что все другие сломались.

— Некоторые российские предприниматели по-прежнему поддерживают власть и верят, что с вступлением в силу санкций и оттоком капитала краха не случится, а мы будем жить по «китайской модели».
— То, что происходит cейчас в России, никакого отношения к китайской модели не имеет. У меня есть партнёры в Китае, и я хорошо знаю китайскую систему с той стороны, как она блокирует стартапы Долины от продвижения там. Если мы вернёмся к шкале, то экономическая программа в России — единица, Китай — семь или восемь баллов. Причём Китай сейчас начинает чуть-чуть откручивать гайки — они поняли, что всё классно работает, но западные стартапы перестали приходить в Китай и им надо дать какой-то кислород.

Китайская система очень многоярусная, и поддержка стартапов государством не ограничивается. Китайцы очень много работают, у них внутривидовая конкуренция, и в стране полтора миллиарда населения. Вряд ли эту динамику можно увидеть в стране со 140-миллионным населением. Китай провёл сногсшибательную программу технического обучения населения — она вызывает положительный шок даже в Америке.

В России есть количественные ограничители и скоро не останется профессионалов. Сейчас современный мир открыт, и людям, которые хотят что-то сделать, нет смысла задерживаться в этой стране. Долина мотивирует становиться лучшим в чём-то, и это единственный способ выжить здесь. Я думаю, Китай, Индия и технологичная Америка — страны, которые будут определять движение мира в ближайшее десятилетие. Всё больше сфер жизни будут определять компании вроде Google или Apple, а государствам останется работа с канализацией. Россия, к сожалению, не создала ни одного лидера, который мог бы определять развитие планеты. За десять лет, когда Россия будет оправляться от ущерба и вернётся в текущую точку, Долина и другие страны уйдут далеко вперёд.

— Может ли стартапер, который уедет сейчас в Америку, столкнуться с неприязнью по национальному признаку?
— Не буду обелять американцев и говорить, что для них это совсем не важно. После 11 сентября они в массе своей стали по-другому относиться к арабам. Арабы, в свою очередь, как-то пытались оправдываться. Думаю, с русскими аналогия довольно полная. Если приезжает честный профессионал, у него проблем не возникнет. Но если это такой середняк, который ещё и доказывает, что Крым 200 лет принадлежал России, он вызовет неприязнь. Здесь сразу вспоминаются 300 трупов голландцев, автралийцев и других людей. Вы просто не понимаете, какой шок это производит. Русских сложно шокировать — падает метеорит — ок, продолжаю дальше ехать. Здесь есть моральные стандарты, на которые все по дефолту опираются. Вся экономика коммерческая, она строится на уважении к индивидуалам. Единственный способ заставить кого-то работать на тебя — это убедить в лучших условиях. У нас в фирме топ-партнёры миллиардеры. К нам они относятся абсолютно на равных, и немыслимо, чтобы было по-другому. Поэтому мысль о том, что люди летели на бизнес-трип и оказались горой трупов на поле, вызывает шок.

— От знакомой в Долине я слышала, что в отличие от Нью-Йорка, там не принято обсуждать политику и религию. Это так?
— Здесь царит культ профессионализма, и всё ему подчиняется. Если я со своим сотрудником рассорюсь из-за того, что он республиканец, а я демократ, наверное, у нас могут возникнуть проблемы на работе. А если мы не доделаем продукт, нас тут же сожрут конкуренты. У людей это вызывает оптимизацию — они применяют всю энергию, чтобы победить. Cпорить о политике можно на барбекю, и то скорее с друзьями, а не сотрудниками. Кроме того, люди очень экономично относятся к своему времени.

Нью-Йорк живёт другим. Там большой класс политических журналистов, аналитиков и других людей, для которых работа в обсуждении и спорах политических событий. Так они тренируют свой ментальный мускул.

— Понятно, что получить инвестиции у американских фондов было и без того сложно, но возможно ли это вообще сейчас? Помните, «Островку» удалось привлечь деньги нескольких фондов, а российский Coub открыл офис в Нью-Йорке. Какие шансы на развитие?
— «Островок» нанял моего хорошего друга Феликса Шпильмана, который провёл в Долине несколько лет и имел прямой контакт с ведущими фондами, так что это исключение. Это только моя спекуляция, но думаю, он колоссально изменил позиционирование компании, чтобы фонды в него вложились. Именно в силу русского DNA компаниям тяжело фандрайзить.

После февраля появилась большая стигма, которая напрямую к проектам не относится, но влияет эмоционально. Известно, что IBM поставляла оборудование нацистам, чтобы они пересчитывали евреев. Мы ещё не на этой стадии, но примерно вот так: россия убивает украинцев, и у фонда как бы спрашивают — не хотите ли вы инвестировать в компанию из этой страны? Фонд подумает больше и глубже, прежде чем совершить сделку с такими проектами. В любом случае главное, на что смотрит инвестор, — риск и потенциал возврата. Русский стартап должен показать потенциал возврата намного больший, чем риски, чтобы вызвать к себе хоть какой-то интерес.

Что касается американского офиса и развития проекта здесь, это, безусловно, правильное направление. Вы помните, что у Яна Кума (основатель WhatsApp. — Прим. ред.) было много программистов на аутсорсе в России и на Украине. Его преимущество в том, что, хотя компания полностью американская, он знает русский язык, поэтому мог открыть волшебную шкатулку и достать оттуда сколько надо программистов.

— В последнее время были русские проекты, которые вам запомнились или захотелось проинвестировать?
— Один из лидеров русского инкубатора, который часто сюда приезжает, имя называть не хочу, рассказал мне такую историю. В 2011–12 году толпа фаундеров из «Сколково» приехала сюда получать деньги для своих стартапов. Они думали, что завоюют мир, но поднять раунд не смогли, зато поняли, как классно в Долине, и решили здесь остаться. Никто из них не уехал обратно. Они все просрочили свои бизнес-визы и после того, как их проекты загнулись, начали искать здесь работу. Большинство найти её не смогли и дальше думали только о том, как получить новую визу, — вернуться они не могли, потому что не попали бы назад. По общим контурам история выглядит правдоподобно. Люди приехали со стартапами, качество которых переоценивали. По русскому принципу вместо того, чтобы уехать и работать, стали искать что попроще. В итоге остались без визы.

Отвечая на ваш вопрос — за всё время здесь я не встречал ни одного проекта, в который хотелось бы проинвестировать. Понимаете, проект может быть интересным, только когда он находится на грани. Проблема в том, что во всех местах, кроме Долины, её никто не видит. Люди находятся чуть-чуть в прошлом, а Долина живёт на пять лет вперёд. Всё, что становится мейнстримом через несколько лет, у нас уже сейчас здесь. Мы применяем первыми разные проекты, потому что они здесь появляются. Чтобы российскому стартапу стать интересным, ему надо: понять где эта грань находится, перешагнуть через неё, имплементировать опыт на мировом уровне.

— Даже неловко спрашивать теперь про Y Сombinator, в котором вы проходили программу. Туда, наверное, тоже попасть практически невозможно.
— Это как раз не так сложно, Y Сombinator инвестирует в талантливых индивидуалов. Если вы хакер или предприниматель, можете отправить заявку. У русских слабость в бизнес-видении, но есть сильная технология. Если вы не знаете, о чём говорить, лучше ничего не говорить. Покажите, что вы уже построили, а с бизнесом поможет инкубатор. Туда можно проскочить на хакерской гениальности. Y Combinator возьмёт небольшую долю от 5 до 7 % и познакомит вас с венчурными фондами. Проблема возникнет потом, потому что представлять проект всё равно будете вы сами.Справка: Макс Скибинский, партнёр Andreessen Horowitz, венчурный инвестор и серийный предприниматель. В 90-х создал консалтинговую компанию, клиентами которой были Netscape/AOL, Electronic Arts и другие. Затем запустил один из первых проектов в области социальных игр Hive7, в 2010-м её купила игровая сеть Playdom, а чуть позже уже её приобрёл Disney. Макс прошёл через легендарный инкубатор Y Combinator, а сейчас работает в венчурном фонде Anreessen Horowitz (владеет долями в Facebook, Zynga, Groupon, Twitter и др.).