Мой друг Parteigenosse

ОТ РЕДАКЦИИ: Мы предлагаем вашему вниманию колонку известного российского журналиста, автора нашего сайта, лектора проекта "Публичные лекции Полiт.ua" Игоря Свинаренко, опубликованную на портале "Уроки истории". Основная тема этих материалов - историческая память о Второй мировой войне, воспоминания пожилого немца, с которым автор беседовал о войне и о жизни.

Про то, как все было в истории, мы узнаем почти всегда – из книжек.

Но бывает, что от живых людей.

Сразу приходит на ум большая война, про которую кому-то успели рассказать прадеды, деды и даже – вот экзотика – отцы. Это всё – из первых рук! Но для этого нужно везение, чтобы твоя родня или соседи дожили до того дня, когда тебе стало интересно, когда ты додумался бросить всякую ерунду и пойти порасспросить человека близкого тебе.

Живое общение хуже удаётся и редко выпадает, когда ветеран не с нашей стороны – а с чьей-то другой, с чужой и даже – враждебной. Вот как говорить с ветераном Вермахта, зная, что он носил форму со свастикой, состоял в нацистской партии и брал в руки оружие – и который, может быть, убил твоего деда? Чего его слушать?

Впрочем, это всё теория, чувствительность, эмоции, легко себя распалить по этой части, особенно, если немного принять...

У меня есть знакомый немецкий ветеран. Я знаю его уже 30 лет. Он приезжал в СССР, там учились его дети, он их навещал, ездил в непременный Петербург, то есть, извините, Ленинград, хотя мы и тогда называли его Питером. Да! Он воевал. С оружием в руках, не в штабе сидел. Состоял сперва в Гитлерюгенде, а как подрос, вступил в партию – национал-социалистическую, ту самую, которую называют фашистской.

Но!

После он отсидел в лагере два года. И жить поехал в советскую оккупационную зону. Которая после стала Германской Демократической республикой. В которой сделал карьеру, был начальником отдела на заводе – уважаемый человек, старательно и много работал, помогал людям. Был большим другом Советского Союза! Пока тот не развалился. И не оставил своих друзей лицом к лицу с капитализмом, а у того ж звериный оскал!

Ну, тут надо непременно сказать, что мой немец воевал всего ничего, с февраля 1945-го, и что был он зенитчиком, причём, на Западном фронте, и в плен его взяли англичане, а срок он отбывал на шахте, в Бельгии. Что меняет дело, всё же – всё-таки не жег деревни в Белоруссии. И даже не сражался в окопах Сталинграда. И песня, в которой «идут по Украине солдаты группы «Центр» – не про него, к счастью.

Осенью 2013-го мы увиделись с моим немцем после долгой разлуки – не виделись мы лет 25, с тех времен, когда обвалилась Берлинская стена – ну и сели ужинать, выпили, и я стал его расспрашивать про старое.

А почему ж не раньше?

Да как-то такие вопросы не задавались, беседы не шли. Ладно ещё со своими – но с той стороной фронта! Это казалось едва ли мыслимым. Да, наверно, и какой-то остаток идейного цензурного давления был, оставался, сказывался. Всё, что я ухватил тогда, при советах, в Германии (Восточной), наезжая туда по разным делам и иногда даже застревая там на полгода – это их военные ветераны, которые стреляли у меня на улице «беломорину», ностальгически приговаривая:

– Папирозен, макорка, давай давай работай билят!

У стариков при этом были счастливые лица. Всё ж им было реально приятно, что в плену их не повесили, не расстреляли, не порвали им ничего на фашистский знак, как говорится. И они живые вернулись домой! Да даже и здоровые, я начал туда ездить через 34 года после конца войны, и ветераны в 79-м были ещё хоть куда.

Кстати я узнал, что знакомые немцы моих лет не вели со своими ветеранами разговоров про войну. Был блок какой-то. Непонятно было, наверное, как спрашивать, как отвечать. Нам не очень просто понять немецкую ситуацию, глядя на неё со стороны, сверху вниз причём. Нас-то воспитывали, пытались воспитать, гордыми героями, победителями и освободителями, и прочее в таком духе, – а что у них там было в школах? Как? В каких терминах? У нас были так называемые «уроки мужества», а у них? Я помню их ГДР-овское заклинание – «никогда больше с немецкой земли не должна начаться война»…

Как дедушка должен был объяснять внучку про то, что он воевал за Гитлера и расстреливал партизан, а теперь он умный и уважаемый, и дети должны брать с него пример? Возможно, лучшим выходом из этого тупика было молчание. У них и так на этой почве комплекс неполноценности. Молодые немцы часто или хиппи или подхиппованные, волосы у них длинные, вид вообще безобидный, ласковый… Нет, нет, мы не будем драться, не будем никого бить, мы мирные люди и бронепоезд у нас не стоит! Тоже небось заклинание… До какой степени они сами верят в него?

С одной стороны – вроде должны, а с другой – если раз было, то может случиться и рецидив?

Молчание, молчание…

Мы с ним молчали.

Да и пропасть всё ж была между нами, между мной и моим немцем.

Я был молодой специалист, недавно из университета, вполне жизнерадостный, весь в иллюзиях, конечно. А ему было за 50, ну вот как мне сейчас. Разные люди, разные экспириенсы. Тем более что пропасть между поколениями.

А теперь всё иначе.

Разница в возрасте уже не так безнадёжна, мы оба чего-то повидали, и какие-то мысли успели поприходить в наши головы, и нам уже сподручней молчать вместе. А если говорить – так хоть вопросы будем друг другу задавать не такие смешные, не такие тупые, не такие бессмысленные и пустые.

Ему 86, жизнь, считай, прожита. Он живёт сейчас в деревне, толком поговорить не с кем. Жену, которая его понимала, похоронил. Дети и внуки относятся к нему со всем почтением, – но эта пропасть между стариками и молодыми! И скрывать уж нет смысла, что б там ни было. Раньше как-то мысли о карьере могли его сдерживать, беспокойство за детей, при старой власти – а теперь свобода, никому ничего не нужно, никому нет дела до политических оттенков, до прошлого – никаких волнений.

Он сидит в своей глуши, а тут приезжаю я, старый знакомец. Который готов слушать часами – интересно же!

Не скажу, что мне все стало понятно – но мрак уже не такой беспросветный.

Мы наконец начали говорить, сидя за бутылкой, под закуску…

(Продолжение следует)