Проданное поколение

Отправной точкой платоновской концепции идеального государства является простое положение. Некто утверждает, что несправедливый человек живет лучше, нежели справедливый, и получает больше практической выгоды. Собеседник спрашивает, как обстоит дело с государством? Будет ли какой-либо народ, или войско, или даже разбойники успешны в своих делах, если эти люди будут несправедливо относиться друг к другу? Выясняется, что нет, это невозможно. Следовательно, надо учредить справедливые отношения внутри общества, если хочешь добиться успеха.

Но возможно ли создать общество, которое будет следовать справедливости внутри себя — и при этом заниматься разбоем? Такое представить затруднительно. Ergo: надежный способ не быть разбойниками — это руководствоваться справедливостью внутри собственного общества. Положим, в планы цивилизованного общества никогда не входило намерение воздержаться от разбоя. Но добиться успеха — хотя бы даже и в грабежах — государство, несомненно, хотело.

Успеха больше нет. Конструкция, которой сулили жизнь вечную, рассыпалась за три месяца. И это потому, что внутри государства, которое именовало себя свободным и прогрессивным, отношения между людьми были несправедливыми. Когда упоминают туманные причины распада: кризис финансовой системы, спад производства, неразумно устроенную экономику — все это говорится, вместо того чтобы назвать главную причину: вранье.

РЕКЛАМА КАК ИДЕОЛОГИЯ
Империя гибнет не от атак готов, не потому, что обесценились динарии, — империя гибнет от вранья. Так Советская империя — непобедимая, пока народ жил единой волей, рассыпалась в прах, когда энтузиазм подменили соглашательством, когда условием карьеры стало вранье. В сказанном не содержится ностальгии по брежневскому времени. Тогда врали много, однако переживали, будучи пойманы на лжи. Сегодня вранье проходит по ведомству рекламы, его перестали стесняться. В пору советской власти сетовали на двоемыслие: граждане думали одно, говорили другое. Мы превзошли достижения советской власти — теперь мы верим в то, что противоречит нашим знаниям.

Мы знаем, что российский климат суров, однако говорят, что Россия станет Европой, и мы верим, что вдоль Тверской вырастут эвкалипты. Мы знаем, что депутат парламента — бывший уголовник, но его предложения сулят государству прибыль и кредиты, значит, он честный человек. Мы знаем, что светский лев — прохвост и дурак, но он вращается среди людей, распоряжающихся финансовыми потоками, значит, он человек интересный. Мы знаем, что страной управляют офицеры КГБ, но нам сулят благополучие, а значит, КГБ не такой уж плохой институт, как о нем рассказывали. Мы знаем, что художник, рисующий точки и полоски, не особенно интересен, однако художник успешен на рынке — следовательно, он хороший художник. Перечень можно продолжать бесконечно.

Мы все соглашались с этой удивительной логикой, поскольку главным критерием истины являлись деньги, а деньги добываются рекламой. Общей идеологии нет, идеала нет, веры в светском государстве нет — что же и связывало нас всех, как не реклама?

И вдруг выяснилось, что последней опоры бытия — денег — ее нет тоже. Поскольку никто никому не обещал солидарности во имя общей цели, никаких взаимных обязательств нет в помине. Разве имеется у нас хоть какое-то общее дело, за которое мы бы пошли на лишения, плечом к плечу — и даром? У нас даже общего языка — и то нет. Где ремарки и хемингуэи, где олдингтоны и пикассо проданного поколения? Долгие годы обществом двигала реклама — что делать, если нечего рекламировать? Если появится плакат «Ты записался в добровольцы?», то затруднительно будет ответить, на какое дело зовут добровольцев.

За что бороться? Наши отцы шли в бой, чтобы отстоять Родину. И кажется, сегодня сызнова пришла пора, одно мешает: неясно — за какую именно Родину бороться? За ту ли, что у части общества воплощена в офшорах, или за убитую деревню? За демократию побороться, как двадцать лет назад? Но чтобы бороться за демократию, надо иметь хоть одного демократа в качестве образца для подражания, за демократию хорошо бороться плечом к плечу с Сахаровым. А плечом к плечу с демократами-государственниками, продуктом последнего десятилетия, не хочется ни за что бороться. Может быть, побороться за капитализм? Сплотились же некогда люди, чтобы бороться за свободный рынок и против отвратной уравниловки. Помните рекламный слоган тех лет? «Что нам выбрать: обеспеченную жизнь в правовом государстве или бедную жизнь в казарме?» Никто нам не сказал: жизнь бывает обеспеченной, только если ее кто-то обеспечивает. А если ее обеспечивает вор, то фарт быстро кончится.

Может быть, следует бороться за общество себе подобных, отстаивать родовой закон самосохранения? Но как бороться за общество, если нет общества? Невозможно вообразить, что сегодня, в условиях общей беды, кто-то станет работать бесплатно, чтобы помочь неизвестным товарищам («Мы можем уйти часа в два, но мы уйдем поздно: нашим товарищам наши дрова нужны — товарищи мерзнут»). Если бы Россия руководствовалась этим принципом: согреть далеких товарищей бескорыстно, то никаких локальных конфликтов на пути газопровода бы не наблюдалось. И разве где-то в просвещенном мире дело обстоит иначе? Рыбаки Ла-Рошели блокируют выход из порта, чтобы снизили пошлину на улов, а работники «Люфтганзы» останавливают рейсы, чтобы зарплату подняли на 15%, но решительно ничто не связывает французского рыбака и немецкого диспетчера — у них нет никакого общего дела. Еще вчера говорили о едином европейском доме, оказалось, что в этом доме товарищей среди соседей нет. Европейская единая валюта есть — а европейского дома нет. Это худшая из коммунальных квартир, никакому Зощенко не изобразить общую европейскую кухню, где лидеры просвещенных государств собачатся из-за кастрюлек и лупят друг друга сковородками.

В цивилизованный мир пришла беда — но поражает не сама беда, а отсутствие общественной реакции. Невнятно, невпопад, вполголоса — и что тут, собственно, скажешь? Тишина наступила потому, что этот мир уже мертв — он выхолощен, ему нечего защищать и нечего оплакивать.

ЗАКРЫТАЯ КОРПОРАЦИЯ КАК — МОТОР ОТКРЫТОГО ОБЩЕСТВА
Впрочем, сказать, что никакого общего дела нет вообще, — было бы несправедливо. Наши отцы летали в космос, прокладывали дороги, внедряли общее среднее образование и бесплатную медицину. Но и нам есть чем козырнуть: мы создали огромные корпорации. Это и есть предмет нашей общей гордости — отечественные корпорации! Было время, печальные годы смуты, когда на русских смотрели пренебрежительно за рубежом, — не то теперь. Говоришь: я русский, и к тебе со всем уважением — а вдруг ты менеджер «Газпрома». Капитализация «Газпрома» составляет… — и здесь обыватель жмурится от удовольствия: до того огромны цифры. Некогда мы смеялись над нелепой советской идеологией: голый зад прикрыть нечем, а балетом хвастаемся. Однако противоречия между голым задом и капитализацией «Газпрома» не обнаружено.

Действительно, это не самое вопиющее противоречие. Главным парадоксом социального строительства являлось то, что мы строили т.н. «открытое общество» методом построения закрытых корпораций. И это — с точки зрения нормальной логики — поразительно.

Вообще говоря, корпорация — это совершенная тоталитарная модель, с жесткой иерархией, с принципиальным делением на страты, с закрытой информацией, с беспрекословным подчинением авторитетам, с немедленным наказанием за инакомыслие. Корпорация есть наиболее последовательное выражение того самого платоновского государства, которым адепты открытого общества пугали сограждан. Некогда прекраснодушный мыслитель Карл Поппер написал книгу «Открытое общество и его враги», в которой противопоставил тоталитарные модели бытия (платоновскую республику, Марксов коммунизм) — свободному открытому обществу равных. Руководствуясь этой дихотомией, мы и шли на баррикады. История куда изощреннее дихотомии: мотором гражданского общества является закрытая тоталитарная модель — платоновское государство оказалось встроено внутрь открытого общества. Сотни таких платоновских государств (банков, концернов, трастов, фондов) и составляют конгломерат, который именуется сегодня открытым обществом.